Размер шрифта

Жизнь и учение святителя Григория Богослова - стр. 32

День интронизации был апогеем церковной карьеры Григория и остался одним из самых дорогих для него воспоминаний:

Наступило назначенное время. Храм был окружен солдатами,

Вооруженными и построенными в многочисленные ряды.

Туда же стремился народ, непрерывно увеличиваясь,

Волнуясь подобно песку морскому, или облакам, или волнам,

С гневом против меня[171], с мольбами к властям.

Рынки, дороги, площади, всякое место,

Двух- и трехэтажные дома сверху донизу были наполнены зрителями –

Мужчинами, женщинами, детьми, стариками.

Суета, рыдание, слезы, вопли –

Образ города, взятого штурмом.

А я, доблестный полководец,

С этой немощной и расслабленной,

Едва дышащей плотью

Шел между войском и предводителем, смотря вверх

И ожидая помощи с надеждой,

Пока не вступил в храм, сам не знаю как…

Было утро, но над всем городом лежала ночь,

Ибо тучи закрывали собою солнечный диск;

Такое вовсе не соответствовало торжественности момента…

Это доставляло удовольствие врагам,

Говорившим, что совершаемое не угодно Богу,

А мне причиняло тайную печаль в сердце.

Но когда я и носитель порфиры

Были уже внутри почетной ограды,

Вознеслась от всех общая хвала Богу,

Призываемому при помощи голоса и воздетых рук,

Тогда, по Божию повелению, так ярко воссияло солнце

Сквозь разошедшиеся тучи,

Что все здание, прежде мрачное,

Тотчас сделалось молниевидным,

И весь храм получил вид древней скинии,

Которую покрывало сияние Божие;

У всех просветлели лица и сердца.

Осмелев при таком зрелище,

Все стали громко требовать меня…

Крича, что для города самой первой и великой наградой станет…

Если престолу буду дарован я.

Так кричали чиновники и чернь –

Все в равной мере желали этого;

О том же кричали женщины сверху[172],

Почти забыв о требованиях приличия.

Все оглашалось каким-то невероятным громом…[173]

Хотя триумф Григория был полным, ариане предприняли последнюю отчаянную попытку изменить ситуацию в свою пользу: когда епископ был тяжело болен, к нему подослали убийцу. Последний, однако, явился с повинной к Григорию, припав к его ногам со слезами и рыданиями. Узнав о покушении, которое готовилось против него, Григорий был глубоко тронут, расплакался и простил своего потенциального убийцу. Об этом случае сразу же узнал весь город[174].

II Вселенский Собор. Отстранение Григория

Константинопольский Собор 381 года был созван Феодосием для упорядочения церковных дел, а именно для утверждения Никейского символа и избрания епископа для Константинополя[175]. Мнение о том, что он был созван специально для осуждения ереси македониан, не соответствует действительности: в актах Собора эта ересь упоминается в одном ряду с прочими ересями. Впрочем, на Соборе присутствовала группа из 36 епископов во главе с Елевсием Кизическим: им предложили подписаться под Никейским исповеданием, на что они ответили, что скорее примут арианство, чем «единосущие», после чего удалились с заседания[176]. Эта группа и получила условное название македониан (хотя никакой исторической связи с давно умершим Македонием Константинопольским у них не было)[177].

Акты Собора не сохранились, и о его деятельности можно судить лишь по нескольким постановлениям и по сочинениям Григория Богослова, который принимал в нем участие. Собор открылся в мае 381 года под председательством Мелетия Антиохийского, который после смерти Василия Великого возглавлял новоникейскую партию. 1-м Правилом Собора

Страница 32

На следующую страницу