Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - стр. 56
Канцелярия, по приказанию Главного Начальника Края, сообщает Вашему Превосходительству, что, по агентурным сведениям жандармского надзора, Азадовский в 1907 и 1908 гг. считался в Хабаровске организатором военной организации по С-Р <эсеровской> программе, причем под его редакцией будто бы были выпущены три прокламации к войскам; ему же приписывалось участие в устройстве побегов политических заключенных.
В настоящее же время, по сведениям, полученным от Начальника С.-Петербургского Охранного отделения и Начальника Иркутского Губернского Жандармского Управления, сведений за время проживания Азадовского в С.-Петербурге и Иркутске к ним не поступало, равным образом нет никаких компрометирующих Азадовского данных за последнее время пребывания его в Приамурском Крае372.
Несмотря на очевидную двойственность этого документа, он все же удовлетворил университетское начальство, как затем и руководство Одногодичных педагогических курсов. Никаких препятствий к дальнейшей учебе и научной деятельности в Петербурге не возникло.
Таким образом, в конце 1913 г. М. К. имел все основания полагать, что обстоятельства складываются благоприятно: он был оставлен при университете и мог в течение ближайших лет жить – на легальном основании – в Петербурге. Однако в те самые дни, когда в Петербурге решался вопрос о будущем М. К., случилось непоправимое: в ночь на 1 декабря скончался Константин Иннокентьевич. В последние годы жизни, поступив на службу в Северное страховое общество и разъезжая по Приамурью, он часто жаловался на здоровье. «Здоровьишко мое не особенно важное, – писал он жене 25 октября 1911 г., – вот сейчас ощущаю какую-то боль в горле, больно глотать, голова болит. <…> Сердчишко тоже неважное, словом, твой старик расхлябался…» (90–37; 4 об.).
Константин Иннокентьевич умер в Благовещенске, где в основном и жил в 1911–1913 гг. (этого требовала его служба в Северном страховом обществе). Он постоянно навещал свою семью, чему способствовало хорошо налаженное пароходное сообщение между Хабаровском и Благовещенском (по Амуру). Летом 1913 г. на пароходе, ходившем по Амуру, Константин Иннокентьевич, вдохновленный фольклористическими увлечениями своего сына, даже записал от случайных спутников забайкальскую песню «Ундою, грязною порой, / Неслася тройка чуть живая…». Впоследствии, публикуя текст этой песни, М. К. сообщил:
Отец мой отнюдь не был фольклористом; но в то время начал заниматься собиранием памятников народной поэзии я, и он очень заинтересовался моими записями. Как-то, плывя на пароходе по Амуру, он разговорился со своими случайными спутниками, рассказал им о моих записях, и те сообщили ему песню, сложенную в конце 80‑х годов в Ундинской станице и бывшую очень популярной у забайкальских ямщиков373.
С Благовещенском Азадовские были связаны еще и потому, что там обосновалась семья Наума Теймана, а в 1911/12 учебном году училась Лидия Азадовская. Впрочем, в те траурные декабрьские дни 1913 г. ее не было в Хабаровске (осенью она отправилась в Петербург, пытаясь устроиться на курсы), и М. К. пережил постигшее семью несчастье рядом с Верой Николаевной, Магдалиной и Линой Волыновой.
Спустя два в газете «Приамурская жизнь» появился некролог, посвященный Константину Иннокентьевичу. В нем говорилось об «отзывчивом» общественном деятеле, любителе театра и устроителе благотворительных спектаклей, в которых он исполнял «ответственные роли» (см. об этом в предыдущих главах). Кто был автором, неизвестно (некролог не подписан), но нетрудно предположить, что М. К. участвовал в подготовке текста.