Жизнь Гришки Филиппова, прожитая им неоднократно - стр. 14

Я опять не удивляюсь. Все как-то очень странно и невесомо.

– Бабушка, я так долго спал, что соскучился.

– И мы соскучились, сынок. Очень.

– Бабушка. Ты какая-то усталая. Бабушка, извини, я кушать хочу. Можно я покушаю?

Бабушка куда-то исчезает. Мамина рука на лбу. Как здорово, когда мама. Вы не представляете, как это удивительно здорово, когда мамина рука на лбу…

– Мама, у тебя же работа. Ты же в командировку к папе улетала, да?

– Я потом поеду, сынок. Вот, бабушка жаркое пожарила, такое, как ты любишь. Давай, поешь тихонько. Я подую.

– Я сам. Я что-то… Мам, подними мне подушку. Мне так полегче будет.

И я кладу в рот кусочек картошки. Никогда в жизни я не пробовал такую удивительную картошку! Я чувствую каждую крупиночку, каждый вкус, все-все-все. Удивительная, необычайная, самая вкусная картошка в мире!

– Бабушка! Ты лучше всех жаришь жаркое! Бабушка… Мама? Мама, куда бабушка побежала? Бабушка плачет?

– Бабушка скоро придет. – Мама закусывает губу и гладит меня по мокрому лбу, вытирает пот из уголков глаз. – Бабушка скоро придет. Она не плачет, что ты.

Все хорошо.

Я наливаюсь силой. Все просто замечательно. За окном очень ярко горит солнце. Очень замечательный июль. Замечательное лето. Все просто чудесно. И самая вкусная картошка.

И мама…

А потом…

Да, думаю, можно уже рассказать.

А потом я узнал, что, пока я в беспамятстве летал в стратосферу, моя бабушка Тася чуть не убила бабушку Тамару Василенко.

Потому что Шурик Семенко, Славка Тимощук и я – вся наша троица индейцев, – а у меня был самый целкий лук, а у Шурика самый тугой, а у Славика самый косой, мы все втроем чуть не отправились в Страну Вечной Охоты, наевшись зеленого горошка, который дед Зиновий перед тем тщательно опрыскал хлорофосом.

И Жорик Василенко это прекрасно знал. И накормил нас тем горошком, чтобы мы его не обыгрывали в подводную войну.

И пережившая оккупацию бабушка Тася так душила Тамарку Василенко, что взрослые оторвать не могли, и лишь прибежавшие соседи спасли Тамарку, которая когда-то перед немцами голая плясала в оккупацию, и партизан она сдавала, но доказать потом не смогли, но за это все равно ее после войны к лестнице привязали, да в петле за подмышки подняли, да оземь брякнули так, что ступни раздробили, – оттуда у нее были такие странно толстые лодыжки, и что книжки у деда Зиновия были ворованные из интерната – на них печать была государственная. Только вот после расформирования интерната всем было все равно, да и Сталина уже не было, да и жизнь совсем другая настала.

Больше мы не играли с Жориком Василенко. Никогда.

Он прятался – Шурик на него все время охотился, хотел толстожопого из лука подстрелить, но не получалось.

А потом Шурика увезли из Топорова в Киев – во втором классе учиться.

И еще… Я немного жалел, что больше не смогу подержать в своих руках удивительную Книгу обо всем на свете.

Зато у меня, в халабуде на старой груше, на моей космической базе, было спрятано мое настоящее сокровище – очень хорошо мною нарисованная картинка, где над заснеженными горами летит специальный воздушный шар аэростат, а над ним реактивный самолет, а поверх границы стратосферы сгущается фиолетовая мезосфера, где горят метеоры, а выше начинается темная термосфера, где пылает северное сияние и летит Спутник, а еще выше открывается черная экзосфера, где только звезды шепчут сказки о дальних галактиках…