Живые и взрослые - стр. 26
– Было, – соглашается Гоша. – Но что я-то? Мне только скажите, где Вадик, – я ему хрюсло сразу начищу и все. Даже без всякого об-гру справлюсь.
– Он ныкается сейчас, – говорит Марина, – из-за забора почти не показывается. Я думаю, он знает, что мы на него зуб точим.
– Рыльце в пушку, – говорит Гоша.
– Постой, постой, – говорит Лева, – что значит «рыльце в пушку»? Он что, что-то необычное сделал? Да пятнашки всю жизнь только так себя и вели – чего ж теперь ему ныкаться? Почему, когда Шурку обидели, они не ныкались, а сейчас – затаились?
– Нас испугались, – говорит Гоша.
– Я понял, – кивает Лева, – они испугались тебя с Мариной. Но откуда они узнали, что надо вас бояться? Вы что, сообщили им об этом?
– Нет, – говорит Марина, – им я ничего не сообщала. Я только девчонкам в классе сказала, что всё, у меня с пятнашками война, и если кто хочет – милости просим присоединяться.
– Объявила мобилизацию, – усмехается Гоша.
– Девчонкам, говоришь, сказала? – переспрашивает Лева. – А Оля при этом была?
– По-моему, да, – кивает Марина, – но она же трусиха, она драться не пойдет, толку-то с нее!
– Нам-то с нее толку нет, – объясняет Лева, – а Вадику – еще как есть! Вспомните: кто рассказал всему классу, что Нику в «пятнашке» дразнили Кикой?
– Ну Оля, – отвечает Гоша, – а что?
– Ты хочешь сказать… – начинает Марина
– Да, Оля дружит с пятнашками. Они ей рассказывают про Нику, а она им – про наши планы.
– Ух ты! – говорит Гоша.
– Вот черт, – говорит Марина, – знать бы раньше…
– Предательница, – говорит Гоша и спрашивает: – Может, ей хрюсло начистить? Только это, Марин, тебе придется. Я с девочками не дерусь… ну, с такими, как Оля, – запнувшись, добавляет он.
Марина поджимает под себя ноги и берет в рот каштановую прядку. Лицо у нее становится сосредоточенное и задумчивое.
– Да, теперь все понятно, – говорит Лева, – и про родителей Ники тоже Оле пятнашки рассказали. Она думает – это я проболтался, но теперь-то все ясно. Объясню ей завтра, все у нас нормально будет. Ну, Оля-гадина, держись у меня!
– А у нее правда родители мертвые? – спрашивает Гоша. – Или Оля врет?
– Правда, – говорит Лева. – Ника мне сама говорила. Погибли в аварии.
– Да-а-а, – тянет Гоша, – представляешь себе: были родные мама и папа, а стали – мертвые. Ну, я знаю, что рано или поздно все умрут, но почему-то про своих я уверен: они после смерти все равно будут за нас.
– Я про своих тоже, – говорит Лева, – мои-то уж наверняка. Всю жизнь в школе работают, не вещисты, не смертники… они и после смерти должны как этот… Ард Алурин.
– Я думаю, – говорит Гоша, – хороших мертвых вообще должно быть много, гораздо больше, чем нам в школе говорят. Вот иногда у нас в кино мертвые фильмы показывают: там же всегда есть те, кто за нас, за живых. Ну или просто хорошие люди. Я думаю, плохими мертвыми становятся только плохие люди.
– Нет, – возражает Лева, – это не так. Разве дочка Алурина была плохая? Да сколько я историй читал, в которых хорошие люди становились зомби или там упырями? Да и вообще – если бы все хорошие живые превращались в хороших мертвых, то зачем мертвым их убивать? А они потому и убивают, что это – что-то вроде перевербовки.
– Ты, Лева, конечно, умный, – с неожиданной злостью говорит Гоша, – а ты скажи: если мертвые все сплошь такие плохие – то почему мертвые вещи такие хорошие? Одежда клевая. Магнитофоны или там телевизоры – лучше наших. Машины, говорят, вообще офигенные. И еще эти, компутеры…