Живая вода - стр. 12
Катя уже пожалела, что написала им о разводе, хотя и утаила подробности, иначе в адрес Арни понеслись бы проклятия, которых Катя не могла допустить.
– Обычное дело.
Эти слова скользнули сквозь, не понятые ею, ведь в этот момент Катя вспомнила, что так и не сделала того, о чем они договаривались с Лилией Сергеевной. Не уничтожила все предметные оттиски воспоминаний о себе самой: снимки, подарки, записки.
«Свидетельство о разводе, – сообразила она. – Его тоже нужно спрятать».
Последнее слово не означало «уничтожить», хотя Катя не допускала и мысли, что ей когда-нибудь захочется извлечь этот документ. Если б Арсений не заговорил о семье – о своей, о ее, невелика разница! – Катя могла упустить такую важность, слегка оглушенная его близостью, и теперь, уже задним числом, ужаснулась тому, чего не случилось. Правда, и обратного пока не произошло, ведь архив Арсения, если таковой существовал, все еще оставался нетронутым. И как до него добраться, Катя тоже пока не представляла…
Она вспомнила: когда Арсений уходил, то выгребал что-то из письменного стола и рылся в шкафчике с фотоальбомами. Унесенное им теперь хранилось в кафе, где он жил… Когда Арни сказал, что намерен поселиться там, Катя первым делом подумала о том, что в кафе уже давно живут и Юрка со Светой. Видимо, ее взгляд, про который Арсений говорил, что его выражений – десяток, сразу изменился, потому что он выкрикнул, швырнув на пол сумку: «Да не нужна она мне, не нужна!»
Принято считать, будто в истинном горе человек не замечает ничего вокруг. Кате же казалось, что никогда еще мир не обрастал таким количеством деталей. Она схватывала взглядом любую шевельнувшуюся ветку, уже готовую выпустить зелень, но еще сдерживающую себя, каждый нервный поворот воробьиной головы, мягкое слияние облаков, которое на самом деле было обманом зрения, ведь скопления пара находились в разных плоскостях. И первая трава, обозначавшая те места, где пролегали теплотрассы, так и лезла ей в глаза, надеясь успокоить своим цветом. Прежде Катя старалась не вслушиваться в разговоры, а когда случилась беда, стала, не придавая им значения, хвататься душой за все посторонние слова, движения тел, предметов – и маленькими ярлычками навешивала им свою тоску. Иначе она просто задохнулась бы под ее тяжестью…
То же самое происходило и теперь: мир вокруг переполнился запахами – в ее магазинчике они теснились, перекрывая друг друга, смешиваясь, как в квадратном флаконе духов, которыми пользовалась неведомая великанша, любившая цветочные ароматы. Улица обдала своими: искусственными вперемешку с теплыми, сдобными, которые так любил Арни…
Он остановился:
– Хочешь снек с грибами?
Катя согласилась, хотя они вроде как шли ужинать. Снек оказался слишком горячим. Приходилось откусывать его, скалясь, чтоб не обжечь губы, и поджав язык. Вкус грибов показался Кате странным, больше напоминающим тушеную капусту, но Арсению она не стала этого говорить. Он обожал перекусывать на улицах, а она любила в нем и эту, и все другие слабости, ведь во всех несовершенствах Арни было нечто трогательное, как в ребенке, который никак не научится правильно выговаривать слова.
По сути, Арни и нельзя было назвать взрослым, ведь то, чем он занимался в жизни, обряжаясь в Зайца, было игрой и для него самого.