Жестокое милосердие - стр. 37

Настоятельница чуть наклоняется над столом.

– Неужели ты забыла свой обет полного и безоговорочного подчинения? – спрашивает она тихо. – Подчинения абсолютно во всем? Ты – всего лишь послушница. Прежде чем тебя допустят к произнесению окончательных обетов, ты должна еще многое доказать.

На этом я глотаю так и не вырвавшиеся слова и отправляюсь к себе – укладывать вещи.

Прежде нежели я успеваю покончить со сборами, в мою дверь стучат, и я с немым изумлением вижу перед собой пресвятую мать настоятельницу. До сих пор она никогда не заглядывала ко мне.

Она притворяет за собой дверь, ее глаза пылают холодным синим огнем:

– Ты ведь понимаешь, каким потрясающим образом это совпадает с нашими планами?

Матушка совершенно права. Дюваль дал ей средство осуществить ту самую военную хитрость, которую она замышляла перед тем, как он ворвался к ней в кабинет.

– Все идет так, как вам и хотелось, матушка.

– Не мне, дитя, но Мортейну! – строго поправляет она. – Без Его промышления нам ничего не удалось бы устроить! Никогда не забывай об этом, Исмэй. Даже если Дюваль не повинен ни в чем более серьезном, чем вспыльчивый нрав и дурные манеры, эта договоренность все равно нам послужит. При дворе полным-полно личностей, за которыми следует проследить. Я желала бы знать, с кем проводит время Дюваль, кто его союзники и друзья, что за письма он пишет… и получает, конечно. Кроме того, обращай внимание на все, что может исходить от регентши Франции. Оставайся правдива с Дювалем всегда, когда это будет возможно, ибо это самый верный способ завоевать его доверие. Я, знаешь ли, очень не люблю совпадений и хотела бы доподлинно выяснить, как и почему он оказался в той комнате. Он имеет прямой доступ к герцогине и пользуется ее абсолютным доверием. Хочу убедиться, что он вправду руководствуется ее интересами!

– А мы, матушка? Мы руководствуемся этими же интересами? Означает ли служба герцогине праведное служение Мортейну? Простите за дерзость, – добавляю я поспешно, – но я в самом деле не понимаю…

Ее лицо смягчается.

– Конечно, это одно и то же, дитя. Каждый день бретонцы на тысячи голосов молят наших старых богов о защите от французских захватчиков и о даровании силы нашей юной правительнице. А уж французы, будь уверена, не думают чтить наших богов. И святых, если завоюют нас, чтить не будут. Для этого Франция слишком тесно связана с папским престолом, а там не признают никаких иных поклонений. Все это для них ересь, которую следует выжигать каленым железом. Разве может Мортейн желать для нас подобной судьбы?

Ее рука покидает складки просторного облачения, и я замечаю в ней какой-то предмет, завернутый в мягкую потертую кожу.

– Ты совершила не три, а всего лишь два убиения, но твоя учеба близится к концу. Нынешнее задание будет для тебя последней проверкой. Выдержишь ее – и останется лишь произнести обеты, после чего ты сделаешься плотью от плоти этого монастыря.

Я про себя негодую: могла ли она действительно усомниться во мне? Смотрю ей прямо в глаза, надеясь, что таким образом она убедится в истинности моих слов.

– Я и так чувствую себя плотью от плоти, матушка.

– Знаю, – кивает она. – Потому-то и хочу вручить тебе один из кинжалов, некогда принадлежавших самому Мортейну.

Я только изумленно моргаю. О существовании подобных кинжалов я никогда раньше не слышала!