Жёны Ра - стр. 19

Я откупорила бутылку «Гленморанжи» и плеснула в стакан.

Все стало тихим.

Если я отгорюю все несбывшееся, все отжившее и бесполезное, то я отвоюю себя у себя. Я не позволю горечи напитать мое пространство. Горечь бывает хороша в моменте, как горьковатый запах пинии на разморенном итальянском воздухе, но ты знаешь, что за ней должен следовать свежий вдох.

Если я отгорюю все не случившееся, все когда-то до безбожия родное, а сейчас – забытое, я не позволю обиде питаться мной. Я выйду на свет, и новый день принесет радость.

Я найду себя там, где не ожидала.

Я смогу

Несколько месяцев кряду, примерно с мая по август, мы проворачивали один и тот же фокус: в субботу утром он покупал билет на семичасовой Сапсан (примерно в это же время я просыпалась, брела в ванную, а оттуда – на кухню, чтобы сварить пару перепелиных яиц и сделать тосты) и в десять сорок пять уже был на Московском вокзале.

Он выходил на сторону Гончарной, выкуривал терпкую самокрутку, как мне казалось, иногда с гашишем, которой пропахли его пальцы и ворот некоторых спортивных толстовок, затем сворачивал на Невский и шел до пересечения с Бакунина – прямиком в Italia – наш любимый ресторан, по-европейски открытый и шумный, с маленькими, красиво сервированными столиками, клетчатыми скатертями и огромными порциями еды, приготовленной по рецептам прованских и тосканских бабушек, ведь все повара и сам владелец являлись итальянцами.