Жёны Ра - стр. 13

Двадцатилетняя дьяволица знала о нем все. Он об Арнелле – ничего, кроме того, что она была женой банкира и ездила на маленьком красном кабриолете то ли на шопинг, то ли на шейпинг, ведя обычную жизнь ничем не занятой бездетной богачки. Лука задвигал шторы, восклицал «Мама Мия! Я слишком стар для всех этих баб!» и шел на кухню, чтобы сварить к обеду перепелиные яйца.

Но в какой-то момент Арнелле надоело препятствие в виде улицы, и она направилась прямиком к художнику, захватив с собой горячее сердце, холодные коктейли и предложение о работе. Интерьерная картина для их с Марчелло гостиной. Что говорить, господин Гамбини не устоял. Арнелла была молода, ненасытна и страстно влюблена. А художник был стар, грузен и заканчивался после каждой любви.

Однажды ночью он постучал в мою комнату громко и отчаянно, и когда я открыла, заговорил сразу по-английски:

– Лиз! Помоги мне, умоляю! Эти бабы. Ты даешь им палец, а они высасывают из тебя всю душу, – для уверенности он показал мне указательный палец. – Мне скоро исполнится пятьдесят восемь! Неужели она не может найти себе молодого любовника?

Мне стало его жаль, хоть он и заслужил эти страдания. Мы прошли на кухню, достали из морозилки водку и разбавили ее грейпфрутовым соком.

– Послушай, Лиз, сегодня ночью муж Арнеллы уезжает в командировку, и она намеревается прийти сюда, сюда, – он сделал акцент на слова «сюда» и направил указательный палец на старый паркет, – чуть ли не с чемоданом. Это все совершенно неправильно!

– Знаешь, Лука, ты сам виноват во всем этом.

Из его могучей груди вырвался стон, похожий, на детский, и он протараторил на итальянском что-то вроде: «Ну конечно, я знаю, душечка, что я виноват во всем сам. Но что я могу поделать?».

– Ты можешь мне как-то помочь, Лиз? Придумай что-нибудь, ты же русская, вы умеете разбираться с такими вещами.

– Что? – я усмехнулась и вытянула ноги на соседний стул, отхлебнув водки, – ты что, хочешь, чтобы я ей устроила разборки?

– Устрой что угодно. Может, тебе притвориться моей женщиной? Тогда она разозлится и отстанет от меня?

– Она наверняка видела нас и знает, что мы просто квартирантки.

Художник распластался по креслу. Этот год был самым ужасным в его жизни: если раньше любой разрыв казался ему погружением, временной темнотой, после которой выныриваешь на поверхность, чтобы сделать глоток, то сейчас он не чувствовал ничего. Темнота казалась беспросветной, и он больше не ощущал прежнего вкуса к жизни. «Возможно, это и есть старость».

– Она идет! Идет сюда!

– У тебя осталось что-то из вещей Марии? Из платьев.

В пустом гардеробе висело два шелковых халата – черный и белый.

– Это все?

Лука развел руками.

– Русские любят свои платья больше мужчин.

Я надела черный шелковый халат и завязала тюрбан. Раздался звонок.

– Я сама открою. Сиди здесь и не высовывайся.

Десять минут спустя я победоносно вернулась на кухню. Лука смотрел грустными, как у спаниеля, глазами.

– Ну как?

– Не думаю, что она вернется, разве что за картиной.

– Что ты ей сказала?

– Что я сеньора Гамбини.

– Она поверила?

– Не знаю. Но вряд ли она вернется. Я сказала, что как только их картина будет готова, мы сообщим, и пригласим их на обед.

– Лиз! Ты золото! Тащи бокалы, я открою бутылку вельполичеллы! И зови Катарину.

Арнелла не объявилась ни на следующий день, ни позднее, она хоть и была молода, но была итальянка и отнюдь не дура.