Женская верность - стр. 7
Тимофей получил письмо жены, написанное печатными буквами. Акулина окончила только два класса приходской школы. Жена писала, что дочь болеет, лекарства не помогают: «Как быть? Присоветуй!» И столько было боли в каждой неровной букве, в каждой кривой строчке! Но командир и слушать не стал. Не мужичье это дело с детскими соплями валандаться. Только не было для Тимофея такой мировой проблемы, которая бы стала ему дороже этих двух людей – жены и маленькой дочки. На попутке, на подводе, пешком, добравшись до райцентра, побежал в медпункт. Врач сказал, что теперь как Бог даст.
–Где взяла твоя Акулина таблетки, которые я выписал без всякой надежды, что их можно достать, не знаю…
Не дослушав врача, Тимофей выскочил во двор. Поняв, что надеяться на попутный транспорт не приходится, зашагал по просёлку, прося об одном: «Спаси и помилуй». Еды у него с собой никакой не было, денег тоже и, чувствуя, что шаг его становится всё мельче, Тимофей поднял лицо к небу: «Господи, попутку бы, али подводу…»
Пыльная просёлочная дорога бесконечной лентой уходила к горизонту. Тимофей всё шагал и шагал. И когда добрая половина пути была уже позади, а солнце перевалило за полдень, за спиной послышался скрип деревянных колёс и стук лошадиных копыт об утрамбованный просёлок. Не веря своим ушам, не оглядываясь на приближающиеся звуки, Тимофей посторонился на обочину. Телега, запряжённая тощей клячей, обогнала его и, проехав несколько метров, остановилась.
–Тимоха, що ли?
Тимофей смотрел в знакомое лицо деревенского соседа и не верил своим глазам.
–Садись, що ли!
Мужик поёрзал на подводе, будто стараясь уступить ему место. Тимофей устроился с краю, и конские копыта опять застучали о просёлок. Какое-то время ехали молча.
–Тебя отпустили али как? – к Тимофею повернулось загорелое до черноты, всё изрезанное морщинами, лицо возницы.
–Али как. – Тимофей посмотрел на мужика и вдруг понял, что ничего он у него про своих не спросит. И вообще, ему самое главное успеть добраться, а там он их защитит. Он им поможет. Да, конечно, одна Кулинка, а уж вместе-то они справятся. От чего защитит, с чем справится, до чего добраться – он и сам не знал.
–Я третьего дня из деревни, ну тады у вас по хозяйству Устишка справлялась. Знать, твоя неотлучно при девке. Да, ты особливо не убивайся. Может, ещё обойдётся. Ну, а ежели воля божья, то ваше дело молодое, так что и не будешь знать, куды от энтих детишек деваться.
Тимофей не отвечал. Он мысленно погонял лошадь: «Пошла, милая, пошла-а-а…»
Начинало вечереть, когда, громыхая на ухабах и колдобинах, телега въехала в деревню. Тимофей соскочил на онемевшие ноги, натянул поглубже пилотку, кивнул вознице и, почти бегом направился к своему дому.
Во дворе никого не было. Стадо ещё не вернулось, и загон для коровы был пуст. Две курицы, ухватив одного червяка, тащили его в разные стороны. Ноги подкосились. Тяжёлое предчувствие навалилось на плечи чёрным мохнатым комом. Он медленно опустился на ступеньки крыльца, прислушиваясь в тщетной надежде услышать детский топоток или смех, или хотя бы плач, но в доме стояла тишина.
Тимофей поднялся, одёрнул гимнастёрку, двумя руками поправил пилотку и открыл дверь.
В переднем углу, возле иконы горела лампада. На дощатом столе стоял гранёный стакан воды, прикрытый ломтиком хлеба. Легкий запах ладана кружил в избе, выбиваясь наружу. Этот едва уловимый запах и придавил его к ступеням крыльца.