Женская верность - стр. 35

Илья и Надежда ушли на работу. Елену подменила подруга, и она спала на родительской кровати прерывистым, тревожным сном. Устинья так и просидела всю ночь рядом с детским гробиком. Лишь под самое утро сон ненадолго сморил её. За полночь ушла к себе Татьяна. Ей тоже с утра на работу.

На следующий день, дождавшись возвращения Надежды и Ильи, решили, что Надежда останется дома, а Илья, Устинья и Елена пойдут на кладбище. Поочерёдно подошли к гробу, попрощались с маленькой покойницей… и Илья заколотил крышку. Лёгонький гробик Устинья на руках вынесла из барака, поставила на санки. Илья обвязал его верёвкой, и они направились к Лысой горе. Ветер становился всё сильнее, забивая снежным крошевом глаза. Двигались медленно, согнувшись почти пополам, иногда поворачиваясь спиной к ветру, чтобы перевести дыхание. И казалось, эта жуткая холодная круговерть поглотала и их самих, и весь свет. И идти им так до скончания дней.

Время шло. Надежда, как это принято, следом вымыла пол. Принесла дров. Растопила печь. Холодная выстывшая комната стала наполняться теплом. Сварила кастрюлю картошки. Обжарила на сале лук и заправила её. В комнате запахло едой, стало тепло и уютно. В другой кастрюле поставила воду для киселя. На стене мерно тикали ходики. По Надеждиным прикидкам, уже давно бы пора матери, Ленке и Илюшке вернуться. Она заварила кисель и отставила кастрюлю на край плиты. Часы тикали и тикали, но никто не возвращался. За окном стемнело. Порывы ветра хлестали так, что жалобно вздрагивали оконные стёкла. Прижавшись лицом к холодном стеклу, Надежда звала: «Мама, Леночка, Илюшенька, ну где же вы? Ма-ма-а-а…». Слёзы катились из глаз мелкие, холодные, как капли пара осевшие на холодном оконном стекле.

На гору уже не заходили, а заползали. Увидев странную процессию, сторож пошёл им навстречу.

–Покойный-то где?

–Вот. – Устинья ближе подтянула санки. Сняла перекинутую через плечо котомку, достала магазинную пол литру и завёрнутое в белую тряпицу сало с хлебом.

–Помяни, чем Бог послал, дочь мою.

–Опосля. Это уж как положено, – сторож распихал по карманам бутылку, сало и хлеб.

–Идём, а то сами-то уже не найдёте. Замело здесь всё.

Засыпали могилку смёрзшимися комьями.

–Весной растает, придёте и всё поправите. Тогда уж и крест поставите. А пока вот запоминайте место. – И сторож обвёл рукой в верхонке мятущееся снежное марево.

Дорога назад ничуть не отличалась от вчерашней. Только у Ильи сильно мёрз стеклянный глаз, и он изловчился надеть шапку так, чтобы она закрывала стынувшую стекляшку.

У входа в барак навстречу кинулась Надежда:

–Мамочка, мама…

–Настыли мы. Пойдём скорее! – Илья подтолкнул вперёд мать, сестёр и, гремя заледеневшей одеждой, пошёл следом.

В комнате разделись, накрыли на стол, Устинья стукнула в стену.

–Татьяна!

–Иду.

Помянули, выпив по стакану киселя. Посидели молча. Хотелось только одного, чтобы этот тяжёлый день быстрее кончился.

–Пойду я. – Татьяна перекрестилась на образа и вышла.

–Давайте спать. Из утра на работу. – Устинья, чтобы дольше сохранить тепло от натопленной печи, наполовину прикрыла печную вьюшку.

–Мамань, може, в баню завтра? – Илюшка выжидательно замолчал.

Жизнь с повседневными заботами брала своё.

Один задругим, одинаковые, как две капли воды, проходили дни. Утром на работу – затемно. Вечером с работы – затемно. Или наоборот.