Женская верность - стр. 34
–Ну що ж, иди. – Устинья сидела рядом с ребёнком, не в силах принять случившееся, но предстоящие заботы требовали внимания…
Четвертинку бумаги врач выписала, не выходя из комнаты. Передала Елене.
–Печать в регистратуре поставишь. По этой справке место на кладбище выделят. Там сторож. Больничный закрою завтрашним днём. Больше не могу.
День стоял морозный. Снежные сугробы искрились и переливались блестящими искорками. Кладбище находилось на горе, которую местные называли Лысой. Да и в самом деле, не было на ней ни одного кустика, зато летом у подножия буйно цвела черёмуха.
Пока добрели туда по снегу, Устинья и Елена взмокли от пота. Сторож, выпивший мужик, и бумажку смотреть не стал.
–Готовых могил нет. Рыть их седни не кому. Земля промёрзла – сами не осилите. – И пошёл вперёд.
Устинья и Елена пошли следом. Поднявшись на пригорок, сторож указал место: «Вот здеся. Решайтесь, как там. А я в сторожку». И поковылял назад.
–Думай, не думай, надо долбить. Взад – назад ходить у нас силов не хватит. Да и кто нам в помочь? – Устинья ногой разгребла снег.
–Да ведь нет ни лопат, ни кирки.
–Спросим у сторожа, должны быть. А уж потом ему помянуть поднесём.
Под снежным покрывалом земля ещё не успела окончательно промёрзнуть. Но копать всё равно было невозможно. Долбили, откалывая комья, до самого вечера. Уже стало смеркаться, а могилка была всё ещё мелковата.
–Надо возвращаться. Уж, какая есть. И так затемно придём. А Наське и Илюшке в ночь на работу. Заканчивай, – и Устинья осмотрелась по сторонам.
Начинала мести позёмка, снег колючими иглами бил в лицо, сыпался за воротник. Белое, метущееся поле окружал мрак. Стемнело так быстро, что обе не заметили как. Месяц ещё не взошёл. И только далеко внизу мерцали огоньки Бумстроя. Подхватив лопату и кирку, осмотрелись. Но сторожка просто исчезла в этой бело-чёрной круговерти. Страх холодной струйкой пробежал между лопаток.
–Клади инстрУмент в могилку. Завтрева отдадим. Куды им тут деться! Да пошли отсель. Не место живым ночью среди мёртвых.
–Куда идти-то?
–Всё одно дорогу замело. На свет и пойдём. С Божьей помощью доберёмся.
И они побрели по снегу.
В дверях барака столкнулись с Илюшкой.
–Куды ты? – замёрзшие губы слушались плохо.
–Искать вас. Ночь, темень. Мороз.
В комнате, кроме Надежды, возле маленького гробика, установленного на двух табуретках, сидела Татьяна. Увидев вошедших, она встала: «Надька, стукни Прониным. Пусть Людка Елену к себе заберёт, а то кабы ещё беды не нажить. А ты, Устишька, пошли ко мне.
Людмила развесила покрытую ледяной коркой одежду Елены над только что протопившейся печкой, напоила её горячим чаем в прикуску с сахаром, дала свои тёплые вязаные носки. В комнате Родкиных печку не топили.
Татьяна, развесив на просушку одежду Устиньи, напоила её отваром трав. Допив приготовленное питьё, Устинья направилась к дверям.
–Послезавтрева мне на работу. Завтра и похороним.
–Не рви себе душу. Думай об живых. Тебе ещё троих сберечь надо, да двоих дождаться.
–Дитё моё, малое… – Голос Устиньи прервался.
–Пойдём, на крыльце постоим. – И накинув плюшевую жакетку, Татьяна открыла дверь.
Морозный воздух ударил в лицо. Дышать стало легче. Устинья подняла глаза к небу: «Царь небесный, Господь – Батюшка, прими дитё моё, уготовь ей светлое место и вечный покой, душе безвинной».