Жена на продажу, таверна на сдачу - стр. 12

— За деньги, — мягко, но непреклонно напомнила я с вежливой улыбкой. — Два медяка!

Берн полез куда-то за пазуху и долго там копался. Затем вытянул на свет божий кошель, перетянутый шнурком, и из него ловко выкинул две монеты. Которые я с неменьшей ловкостью поймала.

Шумно ахнул Карл.

— Что же ты смотришь, Карл, — сладко проворковала я. — Угощай нашего гостя!

И с загадочной улыбкой уплыла на кухню.

Дверь снова открылась, и в таверну зашло сразу несколько посетителей. Вот так улов!

— Ы-ы-ы! — ту же завопил Бъёрн, спеша поделиться новостями. Он так махал руками, что вновь пришедшие подошли к нему с опаской.

Но все же осмелились.

Склонились к его тарелке, подозрительно нюхая варево.

Расторопный Карл уже тащил миски, и я, вылив сливки в котел, размешала их там как следует. А упаковку отправила в печь, в огонь.

— Первая миска за дрова, — повторила я, наполняя подставленную посуду похлебкой. — Вторая за деньги!

— Еще! — выкрикнул несдержанный Бъёрн, звонко прихлопнул ладонью по столу пару монет.

Я улыбнулась ему как можно более нежно и приветливо и перевела дух. Ну, слава богу! Папаша Якобс получит обратно свои поленья, да еще и денег сверх того.

Очумевший от радости Карл сгреб медяки и помчался наливать ему еще супа.

И только тут до меня дошло…

А ГДЕ Я ВЗЯЛА СЛИВКИ?!

***

Эта мысль окатила мои нервы кипятком.

А?!

Где я взяла сливки?!

Я рванула к печи, распахнула дверку в ее пылающее нутро…

Но там было лишь всепожирающее пламя, алые угли и рдеющая зола. Упаковка, если она и была, сгорела дотла.

На миг мне показалось, что голова моя отделяется от тела и кубарем катится в угол, а мир вращается перед глазами.

Я чуть в обморок не упала, понимая, что со мной произошло то, чего не могло произойти.

От волнения я присела прямо у печки. Спрятала пылающее лицо в ладонях.

Я как-то справилась с тем, что в голове у меня двоится, с тем, что я попала сюда из какого-то другого мира. Ну, или что у меня крыша поехала от горя — шутка ли, муж-игрок! Пустил по миру!

Я просто заставила себя об этом не думать. Чтобы окончательно не свихнуться.

В конце концов, это раздвоение личности можно объяснить сильным стрессом. Это всего лишь мысли, сны, галлюцинации, фантазии. Их нельзя пощупать!

А пакет с первосортными сливками — можно.

И попробовать с похлебкой тоже можно. Вон она, подбеленная ими, жирно блестит в мисках!

Но сливок не должно было быть в обшарпанном шкафчике папаши Якобса!

Немного успокоившись, я взяла себя в руки и попыталась восстановить в памяти события.

Итак, горячая похлебка в миске Карла дымится. Она жирная, насыщенного оранжево-красного цвета. Приятно и тонко пахнет вареным чесноком.

Я вспоминаю о сливках. Понимаю, что их в похлебке не хватает, и решают добавить.

Представляю себе упаковку. Белая такая, гладкая, с синим логотипом.

Сливки в ней густые и жирные. Сладковатые. Прохладные. Самые лучшие.

Если налить в кружку этих сливок и отрезать горбушку белого, свежего, хрустящего, еще теплого хлеба, то можно зык проглотить — так это вкусно.

Все это проносится в моей голове вихрем. Я думаю об этом автоматически. Иду к шкафчику, открываю старенькую, потемневшую от времени деревянную дверцу. И просто беру сливки.

Они стояли там, дожидаясь, когда их возьму.

Будто наколдованные.

— Что за чертовщина тут творится?!