Желая Артемиду - стр. 64

– Вы нашли в комнате Мэри зажигалку, которая когда-то была моей. Это ничего не доказывает. Полиция ее не нашла. Может, вы ее подложили? Да и как они узнают, если вы не скажете?

– Во-первых, Агнес Лидс видела, как я нашел ее у Мэри в пиджаке, во‐вторых, доказать, что она твоя, не составит никакого труда – тебя видела с ней половина школы. На ней мужик с отрубленной головой – такое не забудешь.

– Это Бертран де Борн, – буркнул Майкл.

– Знаю. Иллюстрация сделана Гюставом Доре к «Божественной комедии». Де Борн был трубадуром, которого Данте поместил на восьмой круг ада. Но о чем это я? – призадумался он, с притворным благодушием добавив: – А, точно – с чего ты взял, что я не скажу полиции?

Майкл закусил губу, от слова «полиция» скрутило желудок – от него так и веяло запахом дешевого кофе, духотой кабинетов с табличками на двери, размеренным жужжанием старых кондиционеров, колючим забором и небом в сеточку.

– И все равно… это ничего не изменит.

– Что ты сказал Инейну о Мэри?

– Инейн? – Память на имена в последнее время его страшно подводила, да что там, он едва помнил, что делал вчера.

– Детектив, который ведет дело.

– А, этот… он как бы далеко не гений.

– Скорее как бы полный тупица. Но это не отменяет моего вопроса. Что ты сказал ему о Мэри?

– То же, что и вам. Я не знал ее.

– И какой из этого мы можем сделать вывод? – по-учительски спросил Стайн.

Майкл пожал плечами.

– Ты соврал. Я доберусь до истины, какой бы она ни была. И если пойму, что ты мешаешь мне, препятствуя расследованию, то стану тем, кто отвезет тебя в полицейский участок. Смекнул?

– Слишком глуп для этого.

– Не глуп. Просто хочешь таким казаться – вот только не пойму зачем.

Рождество в доме Парсонсов проходило, как и все остальные праздники, согласно четкому расписанию. Дом украшали профессиональные декораторы – блестящее безумие, в которое превратили бы елку дети, только раззадорило бы суровый нрав Джейсона. Все, что было призвано придать уют, появлялось благодаря труду и усердию чужаков и оттого оставалось безжизненным и лишенным приятных воспоминаний.

В то предрождественское утро Парсонсы завтракали в столовой. Отец ел молча, и все смиренно довольствовались тем, чем обеспечил их глава семьи. За окном все затянуло снежным туманом, и казалось, они навеки заперты друг с другом в этом холодном доме без заботы и любви. Майкл долго собирался с силами, чтобы нарушить тишину:

– Я просил тебя подписать разрешение, чтобы я мог на выходные покидать Лидс-холл…

– Зачем? – спустя долгую минуту с напускным безразличием поинтересовался Джейсон.

– Нас часто возят на экскурсии, в том числе в Лондон, и все такое…

– И все такое, – со снисходительным презрением усмехнулся отец. – Чему вас только учат в этих ваших пансионах?

Сегодня, в канун Рождества, у Майкла, как и у всех членов семьи, были вполне веские основания рассчитывать на расположение Джейсона, однако одной робкой фразой Майкл все безвозвратно испортил, и теперь в нем плескались мучительное смущение и злоба, от которых предательски зарделись щеки.

Разговор тут же иссяк. Лязганье приборов. Стрелки дальше кряхтели по циферблату. Кэти притихла и клевала носом, лениво размазывая еду по тарелке. Железная рука сжимала сердце Майкла, как шарик с водой, и тот каждый раз лопался, когда он представлял, как она справлялась со всем в одиночку. Раньше он считал, что быть средним – проклятие, истинное наказание, но все же у него было преимущество: он никогда не оставался единственным ребенком в доме.