Желая Артемиду - стр. 35
– Позови Кэти, – приказал отец и принялся с демонстративным спокойствием палача листать газету.
Майкл замер, пригвожденный к полу очередным жутким осознанием.
– Это ведь я… Я плохой ученик… Это я… Я во всем виноват… – не утихал он, надеясь усмирить жестокий нрав отца, подпитав его наслаждение собственным унижением.
О такой дочери, как Кэти, можно было только мечтать, она заняла пьедестал Майкла среди маминых подруг («Какие глазищи, вы посмотрите!», «А какие ресницы – загляденье», «Я возьму эту куколку с собой, ну прелестница, какая прелестница»). И девочка была не просто красивой, ведь в мире живут тысячи красивых девочек с вьющимися волосами и длинными ресницами, она отличалась недетским терпением, силой, внимательностью и проницательностью, каких не было у большинства взрослых. Никогда не доставляла проблем: прилежная ученица, послушная дочь – наказывать ее мог только сущий дьявол.
– Не надо, – шепнул Майкл, к горлу подступил ком, – пожалуйста…
– Ты все еще здесь? – поинтересовался отец с напускным безразличием, но Майкл уже успел уловить недобрый блеск в его глазах: все живое сгорит в этом пламени. План не сработал.
– Накажи меня.
В доказательство покорности, которой редко отличался, он схватил кошку-девятихвостку с узлами на концах и положил перед отцом. Джейсон всегда хранил ее на барном шкафу; англичане знают толк в наказаниях, говорил он, переплетая хвосты кошки между пальцами – его любимый питомец, способный превратить кожу в лоскуты. Ранее кошка использовалась в английской армии и на флоте, и получить наказание солдат или матрос мог за установленные регламентом проступки: плохо вымытая палуба, увлечение азартными играми, пьянство, воровство, бунт – за все, что подрывало порядок, но закрепленных правил в доме Парсонсов не существовало, число ударов определялось Джейсоном, который без разъяснений и жалости подгонял под безнравственные поступки все, что было угодно его душе.
Отец сложил газету, пальцы двигались преступно медленно, но лицо пылало, горело нетерпением в предвкушении триумфа – он уже начал пытку и продолжал ее, стягивая с себя пиджак, закатывая рукава рубашки.
В индуизме пунарджанма – круговорот рождения и смерти – естественный ход природы. Майкл не верил в христианского бога и был склонен считать, что именно индусы приблизились к разгадке всего существования – он так и видел, как его отец век за веком перерождался из одного монстра в другого: из рабовладельца с револьвером на юге Джорджии в надзирателя с пистолетом в Аушвице, а из него – в афганского моджахеда с автоматом. Может быть, поэтому он и был так зол, вынужденный на этот раз довольствоваться кнутом.
Майкл нагнулся поперек стола, отец провел хвостами по его спине и не преминул добавить:
– Брюки.
Джейсон всегда бил только по голой коже, но Майкл каждый раз наивно полагал, что тот забудет. Когда это случилось впервые, Майкл лежал распластанным на столе со связанными руками, слезы собирались на столешницу в лужицу, но теперь он никогда не плакал.
Первый удар отозвался нестерпимой болью, но Джейсону не удалось вырвать из Майкла ни звука. Он держался, убеждал себя, что должен быть мужчиной, каким, несмотря на возраст, всегда был его брат. Чем сильнее сопротивляешься, тем сильнее изобьют – это он уяснил рано и поэтому обмякал на столе подобно мертвому телу: его это все ни капли не заботит. Но переборщить с безразличием нельзя – нужно найти золотую середину: не показывать, что тебе слишком больно, но и не притворяться, что не больно совсем, иначе отец бил жестче, выпуская наружу всех своих демонов. Удары сочно отскакивали от стен, разрезая тишину кабинета. Физическая боль и животная жестокость раздирали Майкла в клочья. Стол жалобно скрипел под ним.