Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга первая - стр. 47
А между тем, причины для перемен были. И если бы шутник Жак относился к людям, которых привык только высмеивать, чуть более внимательно, он бы давно понял, что отношение его господина к жене перешло некую черту, за которой любые остроты и колкости, прямые ли, косвенные ли – неважно, кажутся уже святотатством. И смекнул бы, своим притуплённым остротами умом, что восемь лет безмятежного семейного тепла и покоя ни разу не омрачённого взаимным непониманием, не обратились в привычку, как следовало ожидать, а проросли новым, крайне неудобным и беспокоящим чувством, имя которому Любовь…
Да, герцог Анжуйский вдруг полюбил свою жену.
И эта самая Любовь, так презираемая и, что уж тут греха таить, всегда его светлостью отрицаемая, словно в отместку, обошлась с ним совсем не так, как обходится обычно с теми, кто ей предан.
Первым делом, она сорвала защитную пелену, застилающую герцогу глаза, и образ добродетельной супруги и заботливой матери – такой привычный и обыденный – вдруг дополнился чёткими штрихами жёсткого политика. Взгляд, растревоженный Любовью, неожиданно стал подмечать и обширную переписку, ведущуюся порой сутки напролет, и визиты служителей, как церковных, так и светских, случающиеся, вроде бы, по причинам весьма невинным, а то и просто проездом, но всегда накануне каких-то значительных событий в государстве. А уж подметив всё это, сопоставить одно с другим оказалось совсем не сложно.
Взять, хотя бы, к примеру, приезд сразу двух папских легатов – Авиньонского и Римского, на крестины их первенца Луи. Герцог тогда не придал этому никакого значения, кроме того, которое подразумевалось само собой. Он, в конце концов, король Сицилийский, так почему бы обоим папам не прислать своих представителей для крестин его наследника?! И щедрое подношение на нужды Церкви, которое мадам Иоланда тогда сделала, было, пожалуй, излишне щедрым. Но года не прошло, как Рим, безо всяких сопротивлений со стороны Авиньона, пожаловал Филаргоса камилавкой, сделав его, к тому же, папским легатом в Ломбардии, что значительно облегчило созыв Пизанского собора и увеличило шансы самого Филаргоса на избрание. Оставалось только диву даваться, какими такими уговорами можно было заставить обоих пап собственными руками устроить дела опасного конкурента!
А тут ещё и спешно созванная в Париже военная коалиция, во главе с любезным дядюшкой де Баром, (тоже, кстати, заезжавшим накануне), так удачно и вовремя отвлекла внимание серьезного противника собора – Карла Лотарингского. Худо-бедно, но провозился он с этой коалицией достаточно долго, и даже тот факт, что Карл одержал победу, истинным поражением для сторонников собора не стало. В конечном итоге, осрамился ведь только Луи Орлеанский, на которого, в сущности, было наплевать, а Франции в целом его срам шёл только во благо.
Герцог Анжуйский не успевал озираться по сторонам на все эти удачно складывающиеся моменты. Он уже довольно потирал руки, предвкушая перспективы, которые откроются для него в Италии с воцарением нового папы, и тут вдруг произошла с ним эта беда… Любовь.
И сразу все счастливые стечения обстоятельств сложились в тонкий, дальновидный, исключительно ловко продуманный план.
В истинном свете, предстали и щедрые подношения супруги, и гонцы, выезжающие из их замков чаще, чем королевские вестовые из Лувра, и письма, привозимые обратно, черт знает откуда, но скрепленные такими печатями, что поневоле задашься мыслью – а не стал ли Анжу третьим Римом? Да и вся семейная жизнь вдруг предстала перед герцогом огромной политической воронкой, в которой крутились и крутятся, перетасовываясь, рождения, смерти, брачные альянсы, короны, должности и даже альковные страсти…