Жало белого города - стр. 35
Что послужило поводом – об этом полиция не спросила. Если самый близкий и дорогой человек оказался убийцей, донесешь на него или будешь покрывать его злодеяния? А если бы мой дед оказался палачом и садистом времен гражданской войны? Во время учебы в академии Аркауте[18] я изучал доклады об аргентинцах, потомках немцев, которые в ужасе обнаружили, что их деды были нацистами, военными преступниками. Как примирить в себе два этих образа, две несовпадающие реальности? Сможешь ли ты снова обнимать дедушку, нежно целовать в лоб, смотреть в глаза? Сдашь ли ты такого родственника? Перестанешь ли с ним общаться, любить человека, который тебя растил, который в течение всей твоей жизни давал тебе столько любви и нежности?
После этого события Игнасио возглавил целую серию разоблачительных передач, столь модных в конце девяностых. Он был строг и последователен, оставался вдали от желтизны других каналов и заработал хорошую репутацию. Затем исчез с экранов. Говорили, что денег, заплаченных ему за эти передачи, хватит на то, чтобы не работать всю оставшуюся жизнь. В Витории его приглашали участвовать во всех мероприятиях, связанных с городом. Как правило, приглашение он принимал, неизменно корректный, полностью соответствующий своей роли. Но последнее время следы его затерялись, и когда Эстибалис позвонила мне утром, чтобы сообщить о предстоящем визите, я, не раздумывая, согласился.
Мы с Эстибалис добрались на машине до бульвара Гастейс, каким-то необъяснимым чудом припарковались перед треугольным зданием суда и направились в ресторан «Сальдиаран», единственное заведение в городе, имевшее мишленовские звезды.
Благодаря любезности Панкорбо моя коллега раздобыла телефон Игнасио Ортиса де Сарате, и мы условились встретиться у него дома на улице Дато двумя часами позже. Но меня от природы отличает болезненное любопытство, на что наложила также отпечаток профессиональная деформация, и отказаться от гастрономического приключения, да еще в компании самого Игнасио, было выше моих сил. Дни Slow Food Araba[19] начинались в одиннадцать утра, и мы с Эстибалис оделись чуть более формально, чем обычно, чтобы соответствовать духу этого заведения. На Эсти было коктейльное платье, такое же алое, как и ее волосы, на мне – узкий темно-синий костюм.
Мы вошли в стеклянные двери этого гастрономического храма и двинулись по коридору, отделанному деревянными панелями. Зал ресторана был переполнен. Сотни телефонных экранов, поднятых над головами, отбрасывали вспышки, напоминающие фейерверк на празднике Доностии.
– Ты что-нибудь видишь? – спросила моя спутница, немного растерявшись.
Как можно деликатнее потеснив публику, я попятился, пропуская Эстибалис перед собой в дальний конец зала.
– Думаю, наша звезда на фотосессии, – неуверенно сказал я.
Вытянул шею и наконец увидел Игнасио. Он с решительным видом позировал перед многочисленными фотографами: передо мной был герой моей юности на двадцать лет старше. Человек, достигший достойной зрелости, а не жалкий тюремный отщепенец. По сравнению с Игнасио, Тасио выглядел как нищий дед своего брата-близнеца.
На холеной физиономии Игнасио не было ни следа морщин, ни темных мешков под глазами. Волосы аккуратно подстрижены, такого же темно-русого оттенка, какой я запомнил, ничего общего с седыми космами брата. Крепкое мускулистое тело тренированного спортсмена. Дорогой приталенный костюм, узкие брюки. Хорошо подобранный галстук. Английские замшевые туфли, большие фирменные часы. Безупречно выбрит, как в настоящей старой цирюльне.