Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа. Это правдивая история - стр. 32

За дверью номера хохотали люди. К людям идти не хотелось.

Были слышны голоса, обрывки музыки, шло веселье, театр пил за начало гастролей. Громкость задверного гула стремительно нарастала.

Я вставила в уши наушники, включила музыку. Ту, что всегда выдёргивала меня из самых глубоких ям отчаяния. Глотнула еще вина, легла, не раздеваясь, на кровать, закрыла глаза. И стала ждать.

Всё это ерунда, – подумала я спустя полбутылки.

Разве я раньше не знала, что у него есть жена? Ну, приехала Ира. Ну, уехала Ира. Что я так распсиховалась? Главное ведь то, что сейчас. Сейчас её нет. А есть он. И я есть. И мне здесь так одиноко, что просто волком вой. Криком кричи. В окно выпрыгивай. Пусть он приедет ко мне, такси из города стоит копейки, и я больше не буду думать про окно.

Я набираю ему смс:

Отчёт о доставке приходит: получено.

Я жду.

Ответа нет.

Через два часа вино закончилось.

Я смываю косметику с глаз, надеваю пижаму, выключаю свет, прячусь под сырое санаторное одеяло. Холодно. За дверью слышен пьяный гогот.

Он не приедет.

Просыпаюсь в шесть утра, за дверью тихо, в комнате темно. Сна нет. До завтрака еще три часа. Спрятав лицо в подушку, вою во все горло. Минуты две.

Потом затихаю.

Вставляю в уши наушники, включаю музыку. Ту, что всегда выдергивала меня из самых глубоких ям отчаяния. Закрываю глаза. Три часа тянутся бесконечно долго.

Встречаемся с ним днём в театре. Первое, что он мне говорит:

– Я у телефона звук забыл включить и прочитал твоё сообщение только утром.

– Ничего, – отвечаю, – я так и поняла.

Расходимся в разные стороны.

– Представляете, – говорю знаменитости, – вы-то живёте в приличной гостинице, а нас поселили за тридцать километров от города, в ужасной дыре.

– Ну, Кэтси, ты же взрослая девочка, сама решаешь, в какой гостинице тебе жить.

О чём это он, думаю. К себе в номер, что ли, приглашает? Ну-ну. Странный человек, ей-богу.

***

Все гастроли Иван существует сквозь меня.

То есть, он говорит со мной, и на меня смотрит, иногда даже в глаза, но ощущение, что он недосягаем, он в стеклянном колпаке, и нет возможности не то чтобы поговорить, а просто дотронуться, потому что видишь: стекло.

Выполнять свои прямые обязанности, проявлять заботу о его комфорте и приносить горячий кофе стало невыносимым. Что я делаю? Почему я это делаю? Неужели я вот так ещё полгода – до самой премьеры – буду подавать ему чай?

Для чего я здесь?

***

Я говорю с Яной по телефону, меряя шагами пустой коридор. Рассказываю, как мне живётся. Я не плачусь в жилетку, я предпочитаю ругаться – едко, колко и смешно.

Я много смеюсь, когда хочется плакать. Мы с Яной смеёмся вместе.

Иван выходит со сцены. Чтобы попасть в свою гримёрку, ему надо идти мимо меня. Он останавливается, это осознав.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга.

Он резко разворачивается, уходит обратно на сцену. Там есть выход в другой коридор.

– Яна, – смеюсь я в трубку. – Он меня боится! Он идёт в большой обход, только бы не сталкиваться со мной нос к носу.

В моем смехе звучат высокие истеричные нотки.

Мне позвонил продюсер из кинокомпании, с которой я работала весь прошлый год, и сказал, что моя сценарная заявка на полнометражный телевизионный фильм утверждена на одном из центральных каналов. Мне выплачивают небольшой аванс – сумму, равную двум моим зарплатам в театре, и за сорок дней я должна написать сценарий.