Завещаю вам жизнь - стр. 26

– Еще раз поздравляю вас. Кстати, господин группенфюрер… А эта женщина, Инга Штраух? Ее связи тоже выявлены?

– Штраух? – Зейц почесал глаз, сделал вид, будто рассматривает несуществующую соринку. – Ах эта!.. Да. Видимо, это был третьесортный агент. Она только пыталась начать работу.

Граве упорно смотрел в полированную столешницу.

– Значит, она ничего не сказала, господин группенфюрер? И вы не обнаружили ее связей?

Зейц пожал широкими плечами.

– Если бы у Штраух существовали широкие связи – мы бы их выявили, – резковато ответил он. – Наблюдение за Штраух велось давно.

– В ее квартире ничего не найдено?

– Нет.

– Телефонное подслушивание?

– Обычные разговоры.

– Допросы близких и соседей?

– Ничего, господин майор. Уверяю вас, мы свое дело знаем.

Граве наклонил голову в знак глубочайшего уважения к профессиональным способностям собеседника.

– У командования абвера, – сказал Граве, – в частности, у моего шефа, существует другая точка зрения на Штраух. Командование абвера полагает, что в Инге Штраух мы имеем крупного советского разведчика.

Зейц вскинул голову, поднялся, прошелся по кабинету, резко остановился у окна.

– Любопытно! – раздраженно, с насмешкой сказал Зейц. – Можно узнать, из каких фактов командование абвера делает такие выводы?

– Можно, – холодно, сдержанно сказал Граве, поднимая глаза и уже не отводя их. – Из того факта, что против Инги Штраух до сих пор нет никаких улик, господин группенфюрер.

Зейц покачнулся на носках сапог, закинул руки за спину и рассмеялся. Его полная, белая, стянутая воротником мундира шея раздувалась.

– Ну, знаете! – прохохотал Зейц. – Следуя вашей логике, надо признать, что Генрих Лаубе – только подручный у кого-то: ведь против Лаубе у нас десятки улик!

Но Граве не разделил веселья группенфюрера и не смутился.

– Имя Штраух названо в телеграмме, – сказал Граве. – Названо наряду с именем Лаубе. Значит, ее ценили не меньше. А отсутствие улик – лишнее свидетельство тонкой работы и огромного опыта.

– Прекрасно! – сказал Зайц. – Почему же вы не засекли ее радиста?

– Как знать, не засекли ли… – сказал Граве.

– Что-то новое?

– Нет, – признал Граве. – Но вот что любопытно. В июне сорок первого одна из берлинских подпольных станций прекращала работу до января сорок второго. В январе она снова вышла в эфир и работала до мая. Потом опять умолкла… Может быть, это и была рация Штраух?

Зейц опустился в кресло, скрестил руки на животе.

– Где доказательства? – спросил он. – Чем вы это докажете?

Граве покачал головой:

– Эти доказательства можете добыть только вы, господин группенфюрер.

– Каким образом, черт возьми?!

– Вам известно, что делала Инга Штраух в промежутке между июнем и декабрем сорок первого года? – спросил Граве. – Где и как она жила в период с декабря по май? Что делала после?

Группенфюрера раздражал этот дотошный майор, воображавший о себе бог весть что. Но к словам Граве следовало прислушаться, и Зейц понял это.

– Что мне даст знание поступков Штраух? – спросил он как можно спокойнее.

Граве кашлянул, аккуратно вытер губы платком.

– Разведчик, потерявший связь, всегда проявляет признаки беспокойства, – сказал Граве. – Это подтверждено всей практикой разведывательной службы. Вы это знаете, господин группенфюрер.

– Дальше.

– Если рация, замолчавшая в мае, принадлежала Инге Штраух, то в период от июня сорок первого до января сорок второго Инга Штраух должна была делать попытки установить связь. То же самое она должна была делать после мая нынешнего года. В эти периоды ее поведение могло стать необычным. Штраух наверняка утрачивала обычную осторожность.