Заступница - стр. 9
– Вот с этого и начнём, – удовлетворённо говорит она. – Получишь тряпку, специальную жидкость и вымоешь тут всё до блеска. А завтра начнёшь коридор, понятно?
– Понятно, – киваю я, копаясь в сумочке. – Только за один день это всё не вымыть.
Я ожидаю объяснений, может даже крика, но в следующее мгновение просто улетаю на кровать от очень сильной оплеухи. Даже, кажется, на мгновение теряю сознание, но в следующую минуту уже плачу, с ужасом глядя на Веру.
– Поговори тут ещё! – рычит она на меня, глядя с ненавистью. – Тебе права рот открывать не давали! Поняла или добавить?
– Я поняла! Поняла! – кричу я в ответ, она замахивается, и я резко затыкаюсь, зажмурившись и сжавшись, но удара не следует.
– Работу у тебя твой парень примет, – криво усмехнувшись, кидает за что-то меня невзлюбившая садистка. – Он и вознаградит, если что.
Её слова о награде кажутся мне издёвкой, но я молчу, ожидая, когда она уйдёт. Однако это ещё не конец: мне нужно получить жидкость для мытья, потому что воды мало, и тряпки. Я понимаю, что нужно хотя бы попытаться, потому что Валера может пожаловаться Вере, и тогда она меня опять так же сильно побьёт непонятно за что. Всхлипывая и держась за онемевшую щёку, я поднимаюсь с кровати.
Вера, зло на меня поглядывая, ведёт меня к неприметной дверце в стене коридора. Странно, она же сначала нормально ко мне отнеслась, что же случилось? Неужели это из-за того, что Марина сказала? Ну, что я не сирота была… Но теперь мы все сироты, вне зависимости от того, что было, неужели она не понимает?
– Две тряпки, канистра, – выдаёт она мне. – Швабры тебе не положены, так что иди и работай. И не зли меня!
От этого рыка я отпрыгиваю в сторону, желая убежать, потому что Вера в этот момент очень страшная, просто жуткая. Она будто хочет наброситься на меня с кулаками и избить за то, что я не такая, как она. Если бы я могла, то убежала бы с визгом, а так просто сжимаюсь, ожидая, когда она опять начнёт… Не хочу тут быть… Не хочу… Лучше бы я сдохла…
***
Не желая никого злить, я отмываю туалет и душ. Они пыльные, но не грязные, поэтому довольно просто отмываются, но это непросто. Очень много работы. Я поглядываю на часы, потому что пропустить ужин совершенно не хочется, ведь я уже четыре часа здесь мою. Сил моих нет… Но я не хочу знать, что будет, если я не успею вымыть всё на свете в нашей комнате, но это тяжело, это очень тяжело…
Утомившись, я падаю на задницу, прислонившись спиной к унитазу. Я не понимаю, по времени уже ночь должна быть, зачем тогда военный установил время нашего прибытия в бункер на полдень? Пытаюсь вспомнить… Приехала я в девять утра, часа три мы гуляли, а потом… Ну пусть будет двенадцать. Потом мы же долго шли, получается, сейчас глубокая ночь должна быть! Поэтому я так устала, наверное…
Платье я сняла, поэтому красуюсь только в трусах. Бюстгальтеров я не ношу, не понимая их смысл, поэтому почти голая сейчас, но это лучше, чем запачкать единственное платье. Кто знает, что будет за неопрятный вид. Слышала, что за этим следят тщательно очень, а проверять не хочу – страшно мне. Надеюсь только, что Валера не кинется, хотя сегодня уже столько произошло, что у меня просто нет сил ни на что. Кажется, я на мгновение даже засыпаю…
Вера будет меня давить. Я это очень хорошо понимаю – она меня сильно невзлюбила, наверное, за то, что я домашняя. Знала бы она… Но я никому не расскажу, никому-никому, как равнодушная тётка уничтожила моё детство. Как мои родители поверили в то, что я больная. О липкой жалости не расскажу, и о желании меня унизить тоже. И вот всё возвращается… Опять это ощущение полной беззащитности, как в больнице, где со мной могли сделать всё, что угодно…