Заступница - стр. 5
– Внимание всем, – от донёсшегося с потолка голоса я подпрыгиваю. – Включена подача воды, каждая комната имеет лимит, пока не заработает насосная станция. Согласно приборам, за пределами бункера уровень радиации порядка полутора сотен рентген. Кто хочет сдохнуть, может покинуть убежище. По сигналу всем собраться в основном коридоре.
Что такое полторы сотни рентген, я не знаю, но подозреваю, что насчёт «сдохнуть» военный не шутит, поэтому нужно принять за факт, что мы заперты здесь навсегда. А раз навсегда, то меня всё равно заставят… делать то самое, если Валера не врёт насчёт того, что здесь принято, а что нет. Испытывать судьбу мне не сильно хочется, поэтому пока принимаю за правду. Парни любят приврать, но и то, что я видела… В общем, пока буду верить.
Я сажусь на кровать и падаю лицом на очень пыльную поверхность, сразу же вскочив. И только теперь понимаю – это чехол, надо с кровати снять чехол, чем я и занимаюсь, Валера же сидит на стуле и помочь не торопится. Ждёт, пока попрошу? А вот хрен ему! Сама справлюсь! Не дождётся он!
Сняв чехол, опускаюсь на колени рядом с кроватью, чтобы уместить на простыни лицо и ещё поплакать. Даже мысли не возникает усесться в грязном на кровать. Мама была как-то очень страшной, но вот чем она меня напугала, я не помню. Единственное, что вспоминается – психушка перед школой. Страшнее этой больницы просто нет ничего, даже ядерная война не такая страшная. Прилепленный в детстве диагноз это самое детство просто зачеркнул, и даже тот факт, что диагноз РАС2 потом отменили, всё равно ничем помочь не мог. Маме даже бить меня не надо было – психиатр был намного страшнее. Но это моя тайна, и я её никогда никому не открою. Ни за что не расскажу, каким было моё детство…
Я плачу, потому что просто сил никаких нет. С одной стороны, здесь нет психиатра, а с другой… Я понимаю, что Валера меня заставит делать то, что все девушки делают, но мне страшно от этого. И не хочу я с ним… зачем я поехала? Ну зачем? Папа был прав! Но теперь, скорей всего, папы больше не будет, и мамы тоже… Я осталась одна на то время, пока есть вода и еда, а потом сдохну. Может быть, я уже сдохла, а то, что вижу – это галлюники перед смертью? Я читала, что они бывают!
Валера, что интересно, не подходит, не пытается успокоить, его будто бы и нет здесь совсем. Наверное, хочет дать мне выплакаться, за что ему спасибо. Действительно спасибо, потому что мне надо. Очень надо выплакать всё, что произошло. Наверное, у них тут принято женщин чуть ли не в рабстве держать, я где-то о таком читала. Но я не хочу… Я же девочка, девушка, я не хочу в рабстве! Я хочу с бокалом вина на берегу океана! За что со мной так поступили?
«Психичка», «истеричка», «не обижайте девочку, у неё с головой» и тому подобные слова я слышала с раннего детства. Тот, кто поставил диагноз, был неправ, и это потом доказали, но я теперь просто боюсь даже подозрения в том, что я ненормальная. До дрожи, до ужаса боюсь!
Я тут никого не знаю! А они злые, все злые! Я не хочу тут быть! И Валера ещё, вон как смотрит… Мне страшно, просто очень, мне никогда так страшно не было, как сейчас, ведь я тут заперта навсегда!
***
Вячеслав Игоревич заставляет всех построиться, как в армии. Студенты понимают быстро, а я получаю от кого-то подзатыльник и моментально оказываюсь в строю. Военный рассказывает о том, что мы тут минимум лет на тридцать. Одежда на каком-то складе длительного хранения есть, и еда тоже. Нам хватит. А вот с водой пока проблема: надо неделю подождать, потом случится что-то и можно будет сделать что-то. Непонятные слова я пропускаю мимо ушей, просто не воспринимая их.