Застольные беседы с Аланом Ансеном - стр. 11
Забавно, как американские критики переживают, если в творчестве писатель великолепен, а в жизни дрянь-человек. Это как с романом «Капут» Курцио Малапарте[63]. Если он не был фашистом, откуда, спрашивают они, он взял материал для романа?
Сэмюэл Джонсон[64] –фигура, которую в Штатах не жалуют. А его поклонники здесь или смахивают на Ивора Уинтерса[65], или же олицетворяют худший тип англофила – хамоватого республиканца. А Джонсон на самом деле был великим романтиком и меланхоликом и написал несколько пронзительных вещей. Что касается Бена Джонсона, у него мне особенно нравятся «Алхимик» и «Варфоломеева ярмарка». «Вольпоне, или Лис» – вещь не слишком приятная. Я теперь поклонник маски.
По пути домой после занятий.
Оден. Рэндалл Джаррел просто хочет поиздеваться над папой[66]. Он ошибается даже на фактическом уровне! Я рад, что вы так удачно подловили его на «моменте выбора». Он ведь, в сущности, очень хороший человек, поэтому его ошибки так раздражают. Вы правильно поняли стихотворение «Расскажи мне правду о любви»[67]. Лично для меня оно очень важно. Я написал его в Средиземном море, на корабле по пути в Китай в 1938-м. Кристофер[68] сразу просек, что это знаменательное стихотворение. Забавно, какими пророческими могут оказаться те или иные вещи. Я написал это стихотворение незадолго до того, как встретил человека, который перевернул мой мир[69]. То же самое случилось с другим моим стихотворением, когда я еще в начале 30-х говорил не только о Гитлере, Муссолини и Рузвельте, но и о Черчилле[70]. А он в то время был на вторых ролях, хотя уже победил на дополнительных выборах.
На самом деле я сангвиник. Я всегда находил существование приятным. Даже если ты орешь от боли, тебе по большому счету повезло, потому что ты еще можешь орать[71]. Будь у меня достаточно денег, я бы не жил в Америке. Здесь скверный климат. Я бы предпочел жить где-нибудь в Южной Европе. Раньше я бы, вероятно, выбрал Балканы, Карпаты или замок в Трансильвании. Я бы много путешествовал. Но в Греции я не стал бы жить – слишком опасно и слишком жарко. Возможно, я остановился бы на Хаммерфесте. Может быть, деньги тут и не самое главное. Я преподавал все: арифметику (даже думал писать учебники), рисование, французский язык, латынь, историю. Но ведь чтобы продвинуться по службе, нужно флиртовать с женой директора школы, играть с ней в гольф и проигрывать. Нужно стать этаким школьным шутом (в каждой школе может быть только один шут). Я почти жалею, что бросил преподавание в средней школе, хотя такая работа требует от тебя очень многого. Двенадцатилетние мальчишки – вот с кем интересно беседовать. Смекалистый народ. На пять минут их можно увлечь чем угодно – потом они, правда, забудут все, что вы говорили.
В наше время родители должны учить детей или физике, или балету. Тогда дети выйдут в люди. Удивительно продажные пошли ученые. Могут хладнокровно работать на тех и на других. Поэтом быть очень опасно. Да и музыкантам нынче нелегко.
В 20-х годах в Мичигане существовал пост поэта-резидента, но Бриджес[72] испортил всю игру своим отвратительным поведением. Он с ними даже не разговаривал. Вот и приходится теперь работать – лекции читать и все такое.