Запретное чтение - стр. 22
– Стены тут супертонкие, – говорил Тим, пока мы поднимались по самой узкой в мире лестнице. – Но у нас каждый вечер либо спектакль, либо репетиция, так что, когда вы будете приходить с работы, тут уже должно быть тихо.
Тим остановился на одной из ступенек, оглянулся, почесал затылок и улыбнулся, обнажив желтые зубы:
– Правда, я не знаю, насколько хорошо здесь слышно то, что происходит внизу, в зале…
У него было загорелое лицо с тонкими линиями, не тронутыми загаром, которые расходились от глаз и губ, как будто он дни напролет улыбался, стоя на солнцепеке; со временем они превратятся в морщины. Тим продолжил восхождение.
– Моя квартира как раз соседняя, – говорил он, – и мой бойфренд, Ленни, обычно по вечерам сидит дома, но он очень тихий. Из нас всех он один не играет в театре. Только не спрашивайте меня, чем он занимается, я понятия не имею, как это называется. Что-то, связанное с числами.
– Я не возражаю против шума, – сказала я.
Я уже успела сплоховать и признаться, что работаю библиотекарем.
– В детском отделе, – объяснила я, когда мы подошли к двери моего будущего жилища. – Так что нельзя сказать, что я привыкла к тишине и покою.
Квартирка оказалась крошечной и старинной, с визгливыми дверными петлями и тяжелыми деревянными шкафами в кухне. Кругом стоял сигаретный запах. Зеркало в ванной было просто зеркалом, а не зеркальной дверцей шкафчика. Я тут же выписала Тиму чек, прижав чековую книжку к стене, потому что больше расположиться было негде. Он так обрадовался, что подхватил меня и вынес из квартиры на руках.
Жить здесь оказалось просто здорово. Мне разрешалось пользоваться стиральной машиной в костюмерной, бесплатно ходить на все спектакли театра и даже приводить с собой друзей. Правда, я не могла включать посудомоечную машину и спускать воду в туалете с шести до одиннадцати вечера, и еще мне не дозволялось ходить по кухне в туфлях, потому что прямо под ней находилась сцена. Время от времени я волновалась, что у Тима и Ленни какая-то жуткая семейная ссора, но потом понимала: они всего-навсего работают над ролью.
В тот вечер, свалившись как была, в одежде, на матрас, я сразу почувствовала: что-то не так. Репетировали так громко, что было слышно у меня в квартире. До меня и раньше иногда доносились звуки из театра, но это бывало только в теплое время года, когда я открывала окна, и шум просачивался сквозь старые изношенные вентиляционные решетки и, ударившись в стену булочной напротив, рикошетом долетал до меня. Но сейчас был ноябрь. И слишком поздно. К тому же репетировали “Дядю Ваню” – не самая шумная пьеса, если не считать выстрелов. Прошло полчаса, а я по-прежнему не спала, и шум становился все громче, он приближался, и наконец кто-то забарабанил в мою дверь.
Когда я открыла, Тим в буквальном смысле слова ввалился ко мне в квартиру. За ним толпилось не меньше двенадцати человек: наши актеры, те, что играли у нас время от времени, рабочие сцены и Ленни. Все они истерически хохотали, но инстинктивно старались делать это потише, как будто в здании еще остался хоть один человек, которого можно было ненароком разбудить.
– О господи, Люси! – воскликнул Тим. – Ты спала? Прости нас, ради бога!
– Нет-нет! Я только что пришла.
Не знаю, почему мне так хотелось доказать, что я не одна из тех библиотекарш, которые уходят с благотворительного вечера пораньше, чтобы покормить кошек.