Запретная любовь - стр. 25
– Товарищи? Да какие вы товарищи? Вы самые настоящие враги!
– Ты, Гавриил Семенович, говори да не заговаривайся. Как бы тебе эти слова боком не вышли. Думаешь, нам легко было пойти на это? Но мы не могли спокойно смотреть, как ты порочишь звание коммуниста.
– А что ты делаешь сейчас? Как это назвать? За такие дела надо не только гнать из партии, но и сажать в тюрьму. Я сообщу в область…
– За какие дела? У тебя есть факты? Я, что ли, заставил ее сорваться среди рабочего дня и уйти в село? Как ты можешь огульно порочить честного коммуниста?
– Да какой ты коммунист? Ты присосавшийся к партии…
– Что? – Ножигов шагнул к Алексееву, но, оглянувшись на рабочих, остановился. – Ты еще пожалеешь об этих словах. И не забывай, ты стрелял в сотрудника МГБ и это после того, как я предложил тебе порвать с Мартой. Одно мое слово и … сам знаешь что. А Марту посадим, выйдет, посадим снова, потом еще и еще. Будет сидеть, пока ты не одумаешься.
– Не дождетесь, я люблю Марту, и никто не заставит меня отказаться от нее.
– Тем хуже для нее. Будет сидеть так долго, что забудешь, как ее зовут, а пока иди, суши сухари, – Ножигов, тяжело ступая, пошел прочь.
Возвращался Алексеев пешком, ведя лошадь в поводу. Его убивало, что он бессилен помочь Марте, уберечь ее. Ну поедет он в район, но как докажет, что все подстроил комендант Ножигов? Да и кто поверит, раз нет свидетелей? Да и захотят ли?
Оставалось одно – поговорить с Сомовым. Когда вошел в контору лесоучастка, застал у Сомова секретаря парторганизации Трубицина.
– Сидите? У вас под носом совершается преступление, а вам хоть бы хны. Вас это не касается.
– Какое преступление? – встревожился Сомов.
– По отношению к Марте Франц. Сначала Ножигов с помощью Кузакова заманил ее в комендатуру, продержал там полдня, а записали как прогул. Хотел посадить ее, да с первого раза не удалось. Тогда Ножигов подослал Андрея Гарейса сказать Марте, что меня убили…
– Когда?
– Утром. Марта, конечно, покинула работу и в село. Снова прогул. И комендант уверен – посадят. Он так мне и сказал – райкому не нравится, что я собираюсь жениться, и товарищи хотят мне помочь. Но то, что он делает – преступление. И вообще, не пойму, кто начальник лесоучастка? Ножигов? Или ты, Иван Егорович?
– Я начальник. Я. У коменданта другие задачи. Да ты садись, в ногах правды нет, – Сомов закурил, пустил длинную струйку дыма. – Говорил я с Леонидом Мартыновичем насчет Марты, мне ее судьба тоже небезразлична. А он мне напомнил о совещании.
– Причем тут совещание?
– Погоди, Гавриил Семенович, сначала спросим секретаря. Сергей Сергеевич, думаю, надо сказать, что предлагал на совещании Смирнов. Тогда Гавриилу Семеновичу будет понятнее происходящее.
Трубицин пожал плечами:
– Скажи, особой тайны нет, он тоже член партии. Но только, Гавриил Семенович, никому об услышанном говорить не стоит, ради своего же спокойствия. Тут такая ситуация, хоть Смирнов и имел в виду тебя с Мартой, но не призывал сажать Марту в тюрьму. Все так запутано.
– Инструктор из области говорил о нас с Мартой? Вы что-то путаете. Что, у него других дел нет?
– Говорил, – Сомов пустил очередную струйку дыма. – Смирнов поинтересовался, как местные уживаются со спецпереселенцами, не мешает ли это работе. Шипицин поставил тебя в пример, вот, мол, товарищ Алексеев даже жениться собирается на выселенке. А Смирнов, узнав, что ты коммунист, возмутился и посоветовал решить это дело одним махом, одним ударом разрубить этот узел. Вот и рубят. И я ничем не могу тебе помочь, не могу остановить Ножигова, да мне кажется, Леонид Мартынович и сам без охоты это делает.