Запретная любовь - стр. 27
А ночью устроил засаду. Ждать пришлось долго, Кузаков появился в три часа ночи вместе с женой. Только они положили мешок на носилки, как перед ними возник комендант. Кузаковых чуть кондрат не хватил. Когда они немного очухались, Ножигов повел их в комендатуру, бедные воры едва несли носилки. И тут Ножигов вспомнил слова отца – всегда надо держать при себе человечка, которого вытащил из дерьма, чтоб был тебе обязан по гроб и служил, как раб.
Вспомнил и сначала отпустил жену Кузакова, мол, детей ваших жалко, и та, упав на колени, стала целовать его сапоги, и пришлось силой выталкивать ее из комендатуры. Потом Ножигов приступил к Кузакову, пообещал отпустить и его, но при одном условии, если тот будет выполнять все его приказы, не раздумывая. Кузаков тут же поклялся и тоже бросился в ноги. И так, на коленях, выслушал первое задание – устроиться на лесоучасток и докладывать обо всем происходящем. Кто, что говорит, что делает? Так Кузаков стал его осведомителем, но прежде Ножигов заставил его написать признание в воровстве и пообещал при первом же непослушании дать ему ход.
Мешок муки Ножигов вернул в сельпо, сказал, нашел на повороте. Алексеев специально сходил, посмотрел и не смог понять, как это мешок, упав с машины, ухитрился улететь в кусты.
Осведомитель из Кузакова получился неважный, Ножигову приходилось по полчаса выслушивать его белиберду, чтобы выловить нужные сведения.
После первого суда над Мартой Франц Кузаков робко вошел в комендатуру и, стоя у двери, начал мямлить:
– Она сказала совсем другое. Вот я и промолчал. Вы не предупредили. Ну, я и растерялся.
Ох, как хотелось Ножигову – этого ему хотелось при каждой встрече с Кузаковым – разбить эту подлую рожу в кровь. Но сказал приветливо – хоть и паршивая скотина, но своя:
– Правильно сделал, что промолчал. Проходи, садись. Есть у тебя какое-нибудь предложение насчет Марты?
Спросил просто так, думая о своем, но Кузаков, к удивлению, предложил стоящее:
– Есть. Вроде есть. Я тут подумал…
– Ты и думать начал? Молодец! Ну, говори.
– Вы же знаете, Андрей Гарейс влюблен в Марту, он даже из-за нее подрался с Алексеевым и грозился его убить, если он не отвяжется от Марты…
– Да знаю я все это, знаю. Ты дело говори.
– Ну, я и подумал… может, это самое…
Ножигов с удивлением воззрился на Кузакова, он что, предлагает убить Алексеева, а вину свалить на Гарейса?
– Вам бы поговорить с Гарейсом, мол, хочешь получить Марту – помоги ее посадить. Только она сядет, Алексеев сразу от нее откажется. Не будет же коммунист якшаться с преступницей.
– Молодец! – похвалил Ножигов, а сам подумал, что туповатые люди, как он не раз подмечал, берут не умом, а изворотливостью и подлостью. А еще его поразило – почему он подумал об убийстве Алексеева, вроде и в мыслях не было, а вот подумал. Неужели и это приберегал на крайний случай? А может, что-то подумалось после ссоры в лесу? Бред какой-то.
Ножигов глянул на подобострастного Кузакова, еще раз подивился его подлой натуре:
– Иногда и от тебя толк. Позови Гарейса ко мне, но так, чтоб ни одна душа об этом не знала. Понял?
– Как не понять, не дурак же. Завтра вечером, как стемнеет, и приведу.
И привел.
Ножигов почти слово в слово повторил то, что ему перед этим сказал Кузаков, а от себя добавил: