Запрещенные друг другу. Обнуление чувств - стр. 13

Как же мне знакомо сие состояние. Так бывает, когда разочаровываешься в родственной душе. Она только столкнулась с ним, а я уже прошла его сначала с мужем, а потом и с её дочерью.

— ...меня тошнит от тебя. Я слов не могу подобрать, настолько мне противно. Тьфу, — всё-таки плюнула.

Не в лицо, под ноги. На глаза против воли навернулись слёзы. Таня подошла ко мне и ободряюще погладила по спине, давай понять, что рядом.

— Хочешь поговорить? Рассказать, как оно было? — уперла руки в бока, смерив меня презрительным взглядом. — Ну, давай, поведай. Расскажи, как водила всех за нос, разбивая сердце моей дочери? Это ж надо быть такой… сукой. Ладно он, кобелина, особо надежд не строили. Там на рожу посмотришь – сразу всё ясно. Но ты… Ты же сестра моя. Да я тебя, считай, что вырастила. Мамка родила, я сама ещё дитя была, пупсиками игралась в саду. А мне уже тогда впихнули тебя. Сказали, вот твоя новая игрушка. Нянчись. И за каждый твой рев мне знаешь, как доставалось? Все подружки играют на улице, а я с тобой таскаюсь. Я хоть раз обидела тебя чем-то? Может, забрала что-то, украла? Всё, что было у меня – ничего не зажимала, делила пополам. Сестра ведь. Родная кровь. Вспомни, — опустила руки вдоль приталенной юбки, сменив интонацию, — мы же были не разлей вода, а ты так... так скурвилась. Тебе настолько нравилось делать из неё дуру? Признайся, нравилось, как она бежала к тебе, делясь сокровенным? Ей двадцать лет, что она видела в жизни? Ты не думала, каково ей? Ты хоть раз стала на её место? — ударилась вдруг в плач, спрятав лицо в ладонях. — Два месяца лжи… Как у тебя язык только не отсох? Как тебя земля ещё носит? Чего ты добилась? Чего?

Я обхватила шею пальцами, пытаясь проглотить застрявший в горле колючий комок. Умирать можно и внутри, не обязательно плача или рвя на себе волосы. Такая агония страшнее всего, потому что не получала выхода.

На языке разлилась знакомая горечь. Хотелось бы мне избежать всего этого, да видимо, не судьба. Каждое её слово, взгляд, которым они сопровождались, делали мою боль в сердце ещё нестерпимей, ещё невыносимей.

Думала, выдержу. Не впервой проживать разочарование близких. Бывало и хуже. После шантажа Глеба, Маринкиной подлости и после всего-всего, что со мной произошло, считала, что больше никому не удастся сделать мне больно.

Как же я ошибалась.

— Глеб, видите ли, перестал её устраивать. Так и искала бы себе другого, какого черта подмахивала Дудареву? Пускай бы сами разбирались между собой, зачем влезла? Тебе мужиков мало? — отлепила от лица руки, окатив меня испепеляющим взглядом.

— Люд, никто от этого не застрахован.

— Ещё бы, — согласилась сестра ехидно. — Только есть такое понятие, как верность. Но тебе оно, судя по всему, не знакомо.

Я пропустила её колкость мимо ушей, не услышав ничего нового.

— Мне жаль, что всё так сложилось, но я бы никогда не разрушила счастье Марины, — протянула к сестре руку, словно выстраивая мост. Сказала, что души друг в дружке не чаяли, что близкими были, так неужели это конец? Неужели не пойдет навстречу, наплевав на общую кровь?

Сестра резко повела плечом, отталкивая мою руку, и вскинула дрожащий подбородок, не желая иметь со мной никаких контактов. Всё-таки конец.

— Знаешь, Люд, что хочешь, то и думай. Хочешь, ругай, проклинай, вычеркни из жизни, только случившегося не исправить. Я просто расскажу тебе несколько интересных фактов, а ты уже сделаешь выводы, кто из нас: Марина или я – скурвился больше. Ты же не в курсе, что твоя любимая «доча» рассталась с Дударевым ещё полтора месяца назад. Он объяснил ей, что в его жизни появилась другая и попросил принять сей факт, но как видишь, Марина не стала мириться.