Заплатки - стр. 2

Людмила выпрямилась. Вздохнула раз, другой. Отступила и коротко взглянула – далеко ли дверь.

– Всё! – приказала она себе. Перехватила метлу удобнее. Встала широко, упёрлась резиновыми сапогами в бетонный пол. Вспомнилось, как однажды была в видеосалоне. На экране вертлявые китайцы высоко задирали ноги, ломали стены. Звук запаздывал, и звонкие шлепки ударов доносились позже. Гнусавый переводчик не поспевал за действием, проглатывал слова.

Людмила крикнула, чтоб убедиться:

– Всё! Отбоялась.

Она выдохнула, легко удивилась, как ровно бьётся сердце, предупредила:

– Зубы выбью.

Кабан нахмурился. Опустил глаза на её ощерившуюся улыбку и вдруг сник, будто спецовку сняли с гвоздя.

В том китайском кино герои двигались мягко, опасно, как дикие звери.

– Вологодские робята? – оскалилась Людмила вроде бы задумчиво. Вдруг засмеялась натужно, как кукла-болванчик. Плавно, будто невзначай, шагнула вперёд. – Воры и грабители! А вонючий Кабан угодил в капкан!

– Людк, ты чё? – пробормотал мужик, не сводя глаз с метлы в тоненькой девичьей руке. – Я, если чё, и жениться могу.

Людмила улыбнулась. Снова мягко, по-рысьи, шагнула вперёд. Приподняла метлу.

– Дура, я за молотком, – сплюнул Кабан. – Кому ты нужна! Тоща, как рыбья кость!

Выплюнул окурок и тут же достал из кармана пачку. Сигарета поддалась не сразу. Мужик смачно выругался.

– Ну! – прикрикнула Людмила. А внутри подначивало: «Дай только повод!». Пальцы, сжавшие метлу, заныли.

Кабан сказал смачное словцо. Потом добавил. Сплюнул свежую сигарету, по дуге обошёл девушку, покосился на метлу и вышел. Хлопнул дверью так, что повалились неровно стоящие у стены деревянные лопаты.

Выронив метлу, Людмила осела на пол. Руки повисли плетьми. Сердце билось где-то в горле. Коленки тряслись мелко-мелко.

Она полна этим заводом, этой метлой, этой серостью по самую завязку, добавки не надо. Сами кушайте.

В каптерке надрывался чайник. А Василиса словно и не замечала густой пар. Непривычно тихая, она уткнулась в отпечатанный на машинке бумажный лист. Рядом лежал надорванный конверт с синей казённой печатью.

Людмила сняла чайник.

– Письмо вот принесли: двоюродная сеструха… земля ей пухом, – Василиса не поднимала глаз от письма. – Дочка у неё осталась, уже большенькая… Присмотреть некому, только соседка… Помню девчонку: мелкая, шустрая: моего хряка оседлала, а тот как припустил по деревне! С забора девочку снимали, Жанку эту… К себе пустить? Кровь не водица, пригодится умыться. Как ты дума…

 Василиса подняла задумчивый взгляд на Людмилу и охнула.

– Ой, что с тобой? Лицо белое, как минтай в столовке!

Людмила опустилась за стол, провела ладонью по вытертой клеёнке. Пальцы уже не дрожали.

– Моё настоящее имя Люция, – непонятно почему сказала она.

– Это ж за что тебя? – Василиса сунула письмо в карман рабочего халата. – Родители не любили?

– Обожали… Папа на заводе самолёты собирал и космосом грезил… «Дочь!  Скуку прочь! Полетим на Сириус! Кашу доедай, а то в небесный поезд не пустят!» А мама на пианино… Я кукол кормила и укладывала их спать под Баха и Прокофьева с Дунаевским. Родители замыслили соединить Людвиг да Циолковский. Вот и получилась Люция.

– Дела! – сверкнула зубами Василиса. – Была у нас в деревне бабка Пульхерия. Да её товарки Полухерией называли!