Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - стр. 17
Поговаривают, будто не шибко рад был Гней своему отцовству: тот, если верить (с оглядкой, само собой) Светонию, «в ответ на поздравления друзей воскликнул, что от него и Агриппины ничто не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества». Юлия Агриппина решила все же уточнить, что же она такое родила, у одной из прорицательниц, и та вроде бы ей напророчила, будто мальчик вырастет и станет императором, а вот ее саму убьет. «Occidat, dum imperet» («Пусть убивает, лишь бы правил!») – отмахнулась молодая мать. Она вообще была честолюбивой. И, подобно брату (вспомните это его «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!»), умела сказать, как припечатать.
Назвали мальчонку в честь героического деда из славного рода Рыжебородых – Луций Домиций Агенобарб. К слову, этот самый род (говорят, борода у его основателя, Домиция, порыжела после того, как коснулись ее близнецы, Кастор и Полидевк, чтобы не сомневался тот в их божественной сущности) был известен тем, что мужчины в нем рождались с характером. Ярким, так и выпирающим во все стороны, далеко не всегда приятным для окружающих – но характером.
Жили супруги на одной из вилл Гнея Домиция, что расположилась между Анцием и Римом. Часто наведывались в Вечный город: Калигула сестренку не забывал, на пиры звал их с мужем регулярно, чай, не чужие люди. Да и муж на тех пирах и оргиях не помеха: главное, вовремя наливать и поменьше разбавлять. Молва вообще всех трех сестер Калигулы рисует этакими развратницами – дескать, вот такая у императорских родственниц профессиональная дефлорация… простите, деформация. Ну да не будем гадать, нас с вами там не стояло и факел не держало.
Так было до середины лета 38 года, когда Калигула схоронил Юлию Друзиллу, самую близкую и любимую из сестер. И стал с прохладцей и настороженностью относиться к двум другим. Как показала практика, то была не паранойя: через год вскрылся заговор, в котором обе девицы отметились, намереваясь помочь их общему любовнику, супругу покойной Юлии Друзиллы Марку Эмилию Лепиду, стать императором. Лепида, соответственно, казнили. Сестер, соответственно, сослали на Понцианские острова. Их имущество, соответственно, Калигула распродал в пользу казны.
Мелкий Луций Домиций в это время так и жил на вилле с отцом, который заливал стресс вином. Ну и дозаливался. В 40 году Гней Домиций Агенобарб умер от честно заработанного асцита (а тот, скорее всего, возник из-за цирроза, который, в свою очередь… ну вы понимаете). Наследниками движимого и недвижимого имущества стали сын и император (тот ввел занимательную практику – отписывать ему в завещаниях часть того, чем владели при жизни). Поделили все по-императорски: Калигуле виллы, земельные наделы и семейную казну, а мальчонке – родовое имя и какое-никакое содержание. Ну и к тетушке Лепиде (вернее, Домиции Лепиде Младшей) его на проживание определили: женщина не бедствует, слуг и рабов полон дом, так что не пропадет.
А в 41 году Калигулу все же подловили и прирезали неугомонные заговорщики. И Сенат, заикнувшись было о реставрации обожаемой ими республики, быстро утерся, когда преторианцы сказали свое веское «Ша!» и бабой на чайник усадили на трон нового императора, Клавдия. Вот тогда и вышла двум сестрам Калигулы амнистия. Обе страшно обрадовались: Пандатерия – это, конечно, много моря и солнца, но уж сильно много, да и сыт ими не будешь, а поскольку братец велел оставить их там на полном самообеспечении, диета получилось жесткой. Много ли заработаешь на еду, ныряя за морскими губками и продавая их аборигенам?