Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - стр. 12

Пока же Сенат, вздрагивая и оглядываясь через плечо, продолжает распускать слухи. Мол, поглядите, что наш дружок, который Сапожок, снова учудил: на дворе осень 39 года; назначенные в марте консулы только-только втянулись в работу, а этому неугомонному вдруг приспичило сделать кадровые перестановки на северах и рвануть в Германский поход! Типа, пришел, увидел и дебил. Ну, это Сенат пытался подать ситуацию так, будто императору вдруг приспичило ни с того ни с сего: мол, резкий, как диарея, и вообще фу таким быть. Калигула же этим походом собирался решить сразу несколько задач.

Первая и очень важная – задавить бегемотиков, пока они еще жабонята. То есть пресечь в корне заговор набирающего силу и влияние Гнея Корнелия Лентула Гетулика, который сидел себе легатом-пропретором в Верхней Германии, и Марка Эмилия Лепида, супруга покойной любимой сестры Юлии Друзиллы. А также двух сестричек, Агриппины Младшей и Юлии Ливиллы, которые вознамерились в этом заговоре поучаствовать.

Естественно, эта цель держалась в тайне, и для всех император просто выступил в поход с нехилым войском. Ну да, выступил. Правда, прихватил с собой и сестричек, и (вот ведь неожиданность) преторианскую гвардию – уж эти были готовы за императора порвать любого.

И вскоре размеренный темп похода сменился стремительным броском аж на тысячу римских миль, которые были пройдены за сорок дней. В лагерь Могонтиакум (нынешний Майнц, что на Рейне) Калигула нагрянул этаким нежданчиком. Гетулику с Лепидом по итогам разбора полетов устроили покатушки за реку в компании Харона: горла перерезали, тела четвертовали. Ну а сестрички, в качестве наказания прогулявшись обратно пешком до Рима, сгибаясь под тяжестью корзин, в которых они несли останки казненных, отправились в ссылку на памятные Понцианские острова, куда в свое время Тиберий сослал их матушку. Второй целью был сам поход: в последние годы, став практически бессменным хозяином тех земель, Гетулик расслабился на местном укропе, запустил службу, и германские племена стали борзеть не по окладу. Не получая вовремя порции коррекционных звездюлей, они решили, что римляне уже не тарт, а лебервурст, и самые отмороженные, хавки, уже не раз хаживали за Рейн – чисто удаль показать. А глядючи на хавков, и остальные приходили к мнению, что неплохо бы прогуляться на юга. А тут вдруг император нагрянул в силах тяжких. Свежих люлей привез. Так что, каким бы карикатурным ни пытались показать этот германский поход, а напротив второй его цели можно смело ставить галочку: устрашили, в чувство привели, казну пополнили. Ну и самим легионерам намекнули, что учиться военному делу надо настоящим образом.

Из германского Могонтиакума в начале зимы 39 года император направил свои калиги в галльский Лугдунум (который сейчас Лион). Пожалуй, этот период – один из тех немногих, когда Сенату и хотелось бы придраться, а не к чему. Оставалось по-стариковски брюзжать: дескать, вы только посмотрите на наше чудище: «Бегало на гульбища, сходбища и сборища, обожало зрелища – в частности, позорища!»[3] Калигула принимает посольства со всех краев, он распоряжается устроить театральные представления, гладиаторские бои, скачки на колесницах, несколько показательных казней (ну куда же без них-то – но, право слово, без фанатизма и строго по приговору) – и состязания риторов. Правда, что касается последних, император не удержался, а Светоний, соответственно, просто не мог пройти мимо такого троллинга, который, впрочем, тут же был выдан за признак безумия: проигравшие болтуны «должны были платить победителям награды и сочинять в их честь славословия; а тем, кто меньше всего угодил, было велено стирать свои писания губкой или языком, если они не хотели быть битыми розгами или выкупанными в ближайшей реке». А император говорил, император предупреждал: за базар надо отвечать… Ах да, еще в Лугдунуме ушло с молотка имущество сестричек-заговорщиц, что также пополнило казну. Убедившись, что в самой империи более-менее устаканивается (германские племена пугнули, дороги строятся и ремонтируются, с парфянами мир-дружба-пчелиный воск, мавретанского царя Птолемея казнили тут же, в Лугдунуме, за плохое поведение, чеканка монет практически полностью перекочевала в Рим), Калигула двигает II, XIV и XX легионы со ауксиларии на галльское побережье, в сторону Британского пролива (который сейчас Ла-Манш). Уж очень тревожные звоночки из тех краев доносились: клич «кельты Британии, объединяйтесь!» если и не брошен, то вот-вот прозвучит, и тогда Галлии может прийтись несладко. К Гезориаку (нынешней Булонь-сюр-Мер), где уже имелся какой-никакой порт, срочно строилась дорога, на месте клепался флот (в основном триремы, поскольку на квинквиремы попросту не хватало времени и кадров) и возводился здоровенный маяк, которым Калигула хотел затмить Фаросского собрата. Кто-то впоследствии счел этот маяк придурью и гигантоманией императора, но сама идея «отселе мы засветим бриттам!» и основательность постройки имели также политическое значение (император крайне редко делал что-то просто так): легионы в Британию плыть не хотели, жаловались, что у них лапки, готовы были даже взбунтоваться – и такое строительство было нужно для ощущения, что тут все всерьез и надолго.