Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - стр. 131

Целые дни, да правду сказать, и ночи я оставался на отделении, добросовестно исследуя и изучая больных. Здесь были тяжёлые эпилептики, были прогрессивные паралитики, были ослабевшие хроники после паранойи, был меланхолик с безусловным отказом от приёма пищи и питья. Его насильно кормили через желудочный зонд. Был тяжёлый кататоник, которого на руках поднимали и сажали на стульчак, открывали и закрывали ему рот. Десятка полтора больных мочились и испражнялись под себя, а один паралитик тащил себе в рот свои собственные испражнения.

Из хорошо изученных уже мною отчётов некоторых больниц и клиник я знал, что при правильном уходе можно избежать всех этих явлений, можно устранить весь этот смрад и придать отделению вполне пристойный клинический вид. Чтобы обеспечить надлежащее проветривание, я следил, чтобы весь день и ночь были открыты фрамуги. А чтобы больные не мёрзли, побывал в губернской управе и убедил лично её председателя, внимательного Н. Н. Сомова отпустить из вещевого земского склада несколько десятков меховых тулупов. Заодно уж я подробно ознакомил передового просвещенного земца Н. Н. Сомова с причинами катастрофического вымирания больных от голодания – вследствие недокармливания. Неслыханно высокая больничная летальность в отделении Колмовской больницы (13–14%) – это ведь фактически было результатом попустительства, граничащего с преднамеренным ускорением вымирания больных от недокармливания. Губернская управа разрешила мне сравнять расход на питание больных до уровня других отделений, т. е. увеличить рацион вдвое.

Первоначально средний персонал (фельдшеры, надзиратели, уборщик) составил мне глухую оппозицию. Виданное ли дело, неопрятному больному, прогрессивному паралитику Садкову, с неукротимыми и разрушительными наклонностями (за ночь он зубами и руками раздирал свою сорочку, простыню и наволочку на узкие полоски) и потому лежал на голых досках без сорочки, я надевал новую, чистую сорочку, давал ему новый матрац и новую простыню, и крепкое одеяло. «Ведь, всё равно, всё это он за одну ночь испортит». Но я сам часами просиживал у его постели, аккуратно, через каждые три часа, сажал его на ночной горшок, пока не наступало испражнение или мочеиспускание. Проделывал это со всеми другими неопрятными больными. Через немного дней у всех этих неопрятных больных установился прочный рефлекс: вслед за посадкой на стул с подставленным ведром незамедлительно следовал желаемый результат. Меньше стало работы с уборкой постелей; чище стал воздух в палатах, опрятнее больные.

Мало-помалу, по мере изучения мною каждого больного, я старался использовать сохранившиеся у них возможности к простейшим работам. Одни больные принимали участие в уборке палат, другие привлекались к подноске дров, к мойке посуды и т. д. Организованность во всём создавала упорядоченность, регулярность, порядок в жизни отделения. Это, в конце концов, облегчило труд ухаживающего персонала, исчезла глухая оппозиция и неверие в осуществимость и пользу всех вводимых мною новшеств. Доверие к новым порядкам, готовность отстаивать их возросла ещё и от того, что реже стали случаи смерти больных, так как при лучшем питании, при постоянном проветривании палат, при ежедневном пребывании на работе во дворе слабые больные становились более крепкими, переставали целые дни лежать, пристраивались к какому-нибудь делу.