Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1 - стр. 58

В мезонин я перевез свой чемоданчик и подушку с одеялом. Мать вручила мне деньги на месяц, благословила образком, и мы с Савельевым проводили ее на Нижегородский вокзал. Она уехала, поплакав на прощанье, строго наказав учиться хорошо. От Рогожской заставы мы большую часть пути до моей новой квартиры прошли пешком; Савельев договорился обо всем с квартирной хозяйкой и обещал прийти меня навестить.

Вид на Кремль и Зарядье со стороны набережной у Воспитательного дома.

Фото. Рубеж XIX–XX вв.

Небольшая комнатка с маленьким окном, столик, железная кровать с тощим мочальным матрасом, старый гардероб, маленькая этажерка для книг и две табуретки вместо стульев. За комнату с обедом из двух мясных блюд я платил двенадцать рублей в месяц. Утренний же хлеб должен был иметь свой и, кроме того, старухе кухарке давал пятачок на два-три дня на «фотоген» (керосин) для маленькой семилинейной лампы[227]. За стирку белья полагалось платить старухе пятнадцать копеек в месяц.

Моя кузина перед отъездом моим в Москву вышла замуж <за И.Н. Бока>[228]. Родственники ее мужа – немцы имели в Москве кое-какие связи. С рекомендательным письмом я пошел на Маросейку к торговцу техническими принадлежностями Розенштрауху. Он принял меня любезно и в свою очередь дал рекомендательное письмо преподавателю училища архитектору А.С. Каминскому и пригласил меня в ближайшее воскресенье прийти к обеду. Впоследствии я часто пользовался этими воскресными обедами в небольшой семье Розенштрауха, где и познакомился с обер-пастором Дикгофом, в свою очередь пригласившим меня послушать воскресные концерты, бывавшие тогда в лютеранской церкви в Петропавловском переулке[229].

Каминский, женатый на сестре П.М. Третьякова[230], был тогда известным московским архитектором и имел свой дом на Старой Божедомке[231]. Не сразу я застал его дома. <Когда я пришел впервые в 9 час[ов] утра, оказалось, что Каминский уже уехал на постройку, и слуга посоветовал прийти пораньше>[232]. Только на третий день я застал его в 7 час[ов] утра и был введен в его кабинет, удививший меня своей богатой обстановкой. Каминский принял во мне деятельное участие, обещал наблюдать за мной в училище: «А весной, бхатец, пхиходи ко мне в мастехскую хаботать». (Он картавил.)

До начала учения оставалось еще недели две, и я стал осматривать Москву. Савельев пришел ко мне и повел меня по городу большей частью пешком, редко пользуясь конкой[233]. В перерывах долгого хождения мы для отдыха заходили в трактир, где нам давали за семь копеек «пару чая»[234] и за две копейки ситник[235], а колбасу приносили мы с собой (полфунта[236] – шесть копеек).

Москва, конечно, не подавила меня своими размерами и столичной шумной жизнью, я принял ее как должное. Скверно мощеные улицы, об асфальте не было и помину, на Тверской перед домом генерал-губернатора[237] была деревянная торцовая мостовая[238], а отдаленные улицы, где было мало езды, оставались без всякого мощения с натуральным грунтом, в дождливую погоду превращавшимся в жидкую грязь. На больших главных улицах – газовое освещение, в отдаленных улицах и переулках керосиновое, где тусклые фонари едва освещали пространство радиусом в метр, и снова мрак до следующего слабо белеющего кружка. Электрическое освещение едва вводилось, и, как на редкость, мы ходили смотреть из училища на два фонаря с вольтовой дугой