Записки гайдзина - стр. 35
Р. Г. Пихоя
За удостоверением последовал сам памятный знак, выполненный в виде медали. На одной его стороне было начертано: «Бывшим японским военнопленным», а на другой: «По случаю выдачи справок о труде».
– Ничего не понял, – пожаловался дедушка, делая ударение на «я». – Русский язык трудно.
Я объяснил ему суть документа в общих чертах. Он не довольствовался этим и пожелал узнать значение каждого слова.
– Чито такой со-дзи-да-тэ…
– «Созидательный»? Ну, это когда ничего нет а потом раз – и есть. Потому что работал.
– А где «работал»?
– Вот здесь. «Труд» это значит «работа».
– А-а-а… На-ро-сси-и-су…
– На российской. Значит, на русской. Ну, Россия!
– Поня́л. Дзе-му-ре… Чито такой?
– Земле. Ну, земля! Я пнул носком ноги асфальт.
– Земля! – повторил он, и глаза его загорелись. – Земля! – вырвалось у него снова. – Земля! – произнес он в третий раз и задрал голову вверх, будто вспоминая что-то. Затем радостно хихикнул и сказал:
– Копай-копай!
Кадзухо Сота никогда не носил погоны. Разгром Квантунской армии застал его семнадцатилетним телеграфистом, сидящим в захудалом отделении связи среди маньчжурских сопок. Гражданский статус нисколько не смутил сталинских соколов, и Кадзухо пришлось созидательно копать российскую землю наравне со вчерашними солдатами. Ему несколько не повезло с фамилией: лагерные вертухаи переиначили «Сота» в «Сытый», и любили шутить по поводу того, что сытого кормить не надо.
– А потом… такой маренький… как по-русски? По-японски это номи-сирами.
– Блохи и вши.
– Бурохи и фуси?
– Да.
– Бурохи и фуси очень много.
Дедушка лихо крутанул руль, и мы выехали на скоростную дорогу. Оставалось полчаса езды до его дома, куда он зазвал меня погостить на вечерок. Бывший военнопленный уверенно давил на газ и травил лагерные байки. Когда ему не хватало русских слов, он заменял их матюгами – а к японской лексике прибегал крайне неохотно.
– А потом… как это… Самогонка! Рюбишь?
– Не очень.
– Йоппу товою матти! А я рюбрю! – Он постучал себя в грудь. – Я сибиряк!..
Сибиряк Сота свернул с автострады в каком то мелком городке, поплутал по узким улочкам и припарковал машину на небольшой стоянке.
Я вообразил, что мы уже добрались до его дома, но не тут-то было.
– Вырезай, – скомандовал он. – Пойдем японские макароны есть.
Подивившись грамматической отточенности этой фразы, я послушно вылез и последовал за своим новым знакомым в двери маленькой лап-шевни. В общем-то, и следовало ожидать, что угощать он меня будет не дома – заранее известить жену о приеме гостя не было времени. Мы уселись за массивный стол и принялись изучать меню.
– Самогонка нету! – сокрушенно вздохнул дедушка и зашелся хохотом. Собственные шутки приходились ему по вкусу.
Отсмеявшись, он заказал две миски рамена. Подоспели они довольно скоро. Спутанные в клубок макароны нежились в темном соевом бульоне, а сверху на них благородно возлежали ломтики свинины.
– Это как по-русски? – поинтересовался дедушка Сота.
– «Свинина».
– Нет! – протестующе воскликнул он, потом опять задрал голову и несколько секунд вспоминал. После чего наставительно поднял палец и сказал:
– Это чушка!
Я не возражал против чушки и принялся за еду. Дедушка одобрительно покивал моему владению палочками и весьма членораздельно произнес:
– Порекомендуйте мне недорогую гостиницу.