Записки - стр. 57
Эта свадьба дала повод ужасной истории, долго забавлявшей двор и город. Только они поженились, как молодая стала жаловаться сестре на дурное обращение мужа; она уверяла, что муж, ложась с нею, привязывает ее к стойке кровати, что он ее бьет и скверно обращается с ней. Чоглокова пожаловалась императрице, которая велела позвать Сафонова, выбранила его, поносила его последними словами, дала пощечину и кончила тем, что отправила его в крепость, где он оставался очень продолжительное время. Между тем жена его оказалась беременной; Чоглокова взяла ее к себе. Несколько лет спустя эта дура во что бы то ни стало захотела вернуть своего мужа; ей его отдали и позволили им произвести потомство, не уронившее репутации ни отца ни матери. Достаточно лишь следующей черты, чтобы представить себе, до чего доходила эта женщина в своей глупости: она была поражена ловкостью своей повивальной бабки, которая ей предсказала, по ее словам, что у нее родится сын или дочь; она не могла понять, как могла угадать это бабка?
В эту зиму я стала очень заботиться о нарядах. Княжна Гагарина часто говорила мне украдкой и тайком от Чоглоковой, – перед которой, мимоходом говоря, было непростительным преступлением похвалить меня, – что я со дня на день хорошею; этому пришла пора, мне было тогда восемнадцать лет. Там и сям я встречала льстецов, повторявших мне то же; я начинала им верить и дольше прежнего оставалась перед зеркалом. У меня был мальчик-калмык, который очень хорошо причесывал; часто я звала его по два раза на дню, когда представлялся к тому случай. Я была высока ростом и очень хорошо сложена; следовало быть немного полнее: я была довольно худа. Я любила быть без пудры, волосы мои были великолепного каштанового цвета, очень густые и хорошо лежали; но мода быть без пудры уже проходила; я иногда пудрилась в ту зиму. Лесток сказал мне вскоре после свадьбы, что шведский посланник Вольфенштиерна находил меня очень красивой. Я за это ничего против него не имела, но это приводило меня в некоторое замешательство, когда мне приходилось с ним разговаривать. По скромности ли, или по кокетству, я хорошенько не знаю, но всегда это стеснение действительно существовало.
Немного времени спустя была свадьба моего камергера князя Александра Голицына с княжной Дарьей Гагариной, моей фрейлиной.
В течение зимы было еще несколько свадеб и один или два маскарада. В кадетском корпусе, бывшем тогда под управлением князя Бориса Юсупова, была разыграна этими молодыми людьми пьеса, которую императрица велела раз или два сыграть на придворном театре. Представляли «Заиру»; Мелиссино играл роль Оросмана; у него были очень красивые глаза, но вся эта труппа отвратительно произносила текст по-французски. Остервальд играл роль Лузиньяна.
Шестого января 1748 года, в праздник Богоявления, я встала с сильной болью в горле, с тяжелой головой и с недомоганием во всем теле. Однако я оделась, чтобы пойти к обедне и с намерением следовать за крестным ходом на Неву для водоосвящения. Но, хотя на тот конец даны были все распоряжения, императрица не последовала за крестным ходом, как обыкновенно она делала, а также уволила от этого нас с великим князем. Вернувшись к себе в комнату, я была принуждена лечь, так как у меня сделалась лихорадка и всю ночь был очень сильный жар.