Запасные - стр. 13
Девочка молча помотала головой, затем так же молча кивнула, не отрывая от гостьи умоляющего взгляда.
– Матушка, она не разговаривает, ну то есть совсем – немая она, – сбивчиво пояснила сестра Кунигунда. – Но понимать всё понимает, это точно. И сообразительная очень – ухаживает за больной не хуже опытной сиделки…
– А как её зовут, тоже не знаете?
– Откуда же знать, матушка…
– А что с её волосами?
– Так мы всех детей, что к нам привозят, остригаем сразу, чтоб заразу никакую не занесли – так положено… Только эту вот красоту пожалели, рука не поднялась… – старшая сестра скосила взгляд на роскошные кудри больной.
А сама больная, наречённая Ирмхильдой, смотрела на высокопоставленную посетительницу с отчаянной надеждой.
– Не понимаю… Чего они обе от меня хотят? – занервничала мать Геновефа. Вынести двойную мольбу этих глаз, карих и синих, было просто невозможно.
– Похоже, они просят, чтобы их не разлучали, – осторожно предположила сестра Кунигунда. – Говорят же, что беда сближает людей больше, чем счастье. Обе девочки сиротами остались – никто ведь их, бедняжек, не хватился, никто не искал. Остальных-то детишек давно родственники разобрали, как только они на поправку пошли…
Настоятельница внимательно посмотрела в синие глаза, затем в карие. Девочки не отвели взгляда. Мать Геновефа на миг замерла, прислушиваясь к внутреннему голосу, задумчиво кивнула сама себе и повернулась к немой замухрышке:
– Ладно, возьму и тебя… Мать Геновефа строга, это всем известно, но никто не назовёт её жестокосердной. Не так ли, сестра? – хмыкнула настоятельница, искоса глянув на застывшую в изумлении сестру Кунигунду, и тотчас направилась к выходу, так же стремительно, как и вошла.
– Так, матушка, всё так! – бросилась следом толстушка.
Если бы она знала, отчего мать-настоятельница всегда так холодна и даже не скрывает своей нелюбви к радасбонскому приюту, скорее всего, она бы рассказала гостье ещё кое-что интересное – например, про необычную вещицу, что носит на груди немая сиротка. Хоть намекнула бы, предупредила. Но нет, сестра Кунигунда решила молчать: пусть теперь начальница сама разбирается со всей этой чертовщиной! Возможно, мать Геновефа тоже попытается снять медальон с шеи замухрышки – любопытно было бы посмотреть, что станет с её высокомерием, когда она с размаху шлёпнется на тощую задницу!
Как только палата опустела, больная синеглазка выпростала из-под одеяла тонкую руку и сжала пальцы немой подруги: победа была за ними.
***
Отбыли чуть свет. Ирмхильда полулежала на широком сидении дорожной кареты, укутанная в тёплое одеяло, обложенная подушками; немая подруга сидела рядом, заботливо поправляла соскользнувшее одеяло или подавала воду, когда больной хотелось пить.
Мать Геновефа тоже полулежала, откинувшись на спинку сидения, закрыв глаза и болезненно морщась, когда карета подпрыгивала на ухабах. В этих краях люди передвигались в основном по реке, сухопутные дороги были просто ужасные, а у настоятельницы ещё со вчерашнего вечера ломило в висках, и никакие снадобья не помогали. Переутомилась, видать, да ещё новолунье. От тряски боль становилась невыносимой…
Вдруг её лба коснулись тонкие прохладные пальцы, задержались на мгновенье и решительно скользнули к вискам. Настоятельница открыла глаза: над ней склонилась немая подруга Ирмхильды. Лёгкими умелыми движениями девочка помассировала ей виски, макушку, затылок, с нажимом пробежалась по шейным позвонкам. И боль стала стихать! Мать Геновефа снова закрыла глаза и расслабилась, доверившись этим чудесным прикосновениям.