Замок на скале - стр. 34
– Тебе стоит прикрыть нижнюю часть лица, когда глядишь в зеркало, и ты воочию увидишь свою матушку. Бедная леди, моя госпожа! Она без памяти любила вашего отца, сэра Хамфри – да будет благословенна его память, – и так и не смогла оправиться от утраты. А ведь как хороша она была и еще молода! Кто только к ней не сватался, но она так никогда и не пожелала снять траур.
Генри плохо помнил мать. Ему не исполнилось и одиннадцати лет, когда она умерла, и в его памяти остался образ высокой стройной леди с зачесанными вверх темными волосами, уложенными короной, и голубыми, как весеннее небо, глазами. Мать всегда носила траур и всегда была молчалива и задумчива. Генри чтил ее память. Резное кресло матери с инкрустациями из серебра и перламутра, в котором она любила сиживать в нише окна большого холла замка Брекнок, стало своего рода святыней. Даже Генри не позволял себе занять ее место – то самое, где она угасала в тоске о погибшем в войне Алой и Белой Розы муже. Когда же он увидел, что эта навязанная ему в жены низкородная выскочка Кэтрин Вудвиль восседает в нем в своем пестром, как вывеска красильни, платье, он едва не поколотил ее, а кресло велел унести, бережно упаковать и хранить в одной из кладовых. Однако это не помешало ему по ночам подниматься в спальню жены, проводить там около получаса, а затем удаляться к себе. Он так и не смог полюбить эту заносчивую вульгарную девчонку, без конца грызущую сладости и таскающую за собой на золотой цепочке светлошерстного заморского кота с черной мордой и мутно-голубыми глазами. Она называла кота Генри, как и мужа, иногда – Анри, на французский манер, и всякий раз вызывающе поглядывала на герцога, когда возилась с этой полудикой тварью. Руки ее всегда были исцарапаны, и она без конца твердила:
– Какой ты гадкий, Генри! Когда-нибудь я устрою тебе такую трепку!
Однако резное кресло покойной свекрови, видимо, не шло у нее из головы, и вскоре она стала обхаживать старого мажордома Оуэна и даже поначалу невзлюбившую ее Мэгг. Дело зашло так далеко, что однажды сама Мэгг заявила Генри:
– Твоя жена скоро родит, однако каждый день она ноет и жалуется, что из-за трона покойной леди не чувствует себя в замке настоящей хозяйкой. Смягчился бы ты, милорд, пусть уж утешится.
Герцог взорвался и наотрез отказал, добавив, что в тот день, когда Кэтрин Вудвиль сядет в кресло его матери, он покинет Брекнок навсегда.
Весьма скоро сестра королевы родила ему сына, и Генри, когда ему дали подержать первенца, был так горд и счастлив, что поцеловал жену и неосторожно сказал, что она может просить его о чем угодно. И разумеется, она тотчас попросила для себя трон хозяйки Брекнока. Старый Оуэн, Мэгг, придворные и прислуга ухмылялись, словно только этого и ждали, и Генри вынужден был согласиться. Однако когда он увидел Кэтрин Вудвиль в этом кресле, увидел ее торжествующее лицо, ее вцепившиеся в подлокотники пальцы – она словно хотела показать, что теперь ее отсюда так просто не вытащишь, – ему снова стало не по себе. После этого Генри напился так, что ему казалось, будто мозаичные полы большого зала покрылись трещинами, сводчатые потолки прогибаются и рушатся, а круглые мраморные колонны пустились в пляс… В ушах стоял гул, сквозь который пробивался какой-то неистовый крик… Кто-то звал его…