Заимка в бору - стр. 13
Письмо от учителя словесности было коротко и ясно – он просил срочно зайти к нему моего отца.
– Ты что-то натворил, Максим? – удивленно спросил отец.
– Нет, не знаю, зачем он вызывает!
На квартиру к учителю пошла мама. Вскоре она вернулась очень взволнованная и при мне громко заявила отцу:
– Представь себе, он просит пятьдесят рублей, иначе угрожает поставить Максиму двойку на экзамене!
Возмущению отца не было предела! Я никогда не видел его таким раздраженным:
– Лучше Максиму остаться на второй год, чем унижать свое достоинство взяткой! – таково было его непреклонное решение. Конечно, в училище мне было запрещено говорить об этом.
На экзамен я шел солнечным весенним утром, заранее обреченный на провал.
Учитель оказался верен себе и влепил мне двойку на устном экзамене по русскому языку, хотя я ответил без запинки на все вопросы. Но за экзаменационным столом сидели еще два учителя. Они удивились, о чем-то переговорили и поставили мне хорошие оценки. В среднем оказалась спасительная тройка, и я перешел в седьмой класс. А учитель— взяточник вскоре был разоблачен другими родителями и уволен.
На уроке рисования я получал пятерки и на этот раз хорошо нарисовал гипсовый шар, быстрее всех.
– Дай срисую… – прошептал сосед по парте Борис Пушкарев.
С помощью папиросной бумаги он перерисовал мой рисунок себе в тетрадь. Отметки ставились в конце урока. Учитель рисования Еврейнов (его фамилию я запомнил на всю жизнь) обходил парты и на тетрадях каждому выставлял отметки. Я получил тройку, а Борис – пятерку! Я хотел поднять руку, чтобы сказать, что произошла ошибка. Но Борис удержал меня:
– Молчи, а то мне он кол влепит! Подумаешь, у тебя столько пятерок по рисованию, одна тройка ничего не значит.
Я согласился. Но на следующем уроке у меня списали несколько ребят и получили по пятерке, а я опять тройку.
Дома я рассказал об этом родителям.
Оказалось, мама поссорилась в Общественном собрании с Еврейновым: он придерживался верноподданнических взглядов и боготворил царя, а мама ненавидела государственный строй России и наговорила много лишнего. Родители побоялись огласки, решили промолчать, а я так и закончил год с тройкой по рисованию.
СТАРИНЫ ДАЛЕКОЙ ОЧЕВИДЕЦ
Рождество. Раннее зимнее утро. Еще сумерки, а в доме раздается хор детских голосов:
Рождество твое, Христе боже наш,
Воссия мирове свет разума…
Кончается это короткое песнопение веселыми детскими голосами:
– С праздником, хозяин и хозяюшка!
Это пришли славельщики. Вынести им мелких монет, печенья и конфет было моей обязанностью. Ребята благодарили и убегали славить в следующий дом. Вскоре появлялись новые славельщики. За утро их приходило несколько шумных стаек. Угощение для них мать приготовляла с вечера.
Хлопот у хозяек было множество. По своим достаткам в каждом доме двадцать пятого декабря накрывали праздничный стол. А у богатеев— купцов на все рождество и святки накрывались столы со всевозможными закусками, дорогими винами, жареными поросятами, утками и гусями, запеченными окороками и другими угощениями. Хозяйка принимала визитеров – более близкие знакомые приходили и выпивали рюмочку— другую и закусывали, менее близкие – оставляли только визитные карточки.
В последних классах я дружил с Глебом Платоновым, сыном барнаульского богача и с двумя его сестрами Любой и Зиной. У них-то я и повидал роскошный рождественский праздничный стол. Меня тогда особенно поразило обилие свежих фруктов: верненский душистый апорт, крупные груши – дюшес, виноград и многое другое. Первый раз в жизни я робко взял со стола у Платонова грушу и навсегда запомнил ее вкус. Фрукты с юга завозились на лошадях, в санях, закутанные в кошмы, в Барнаул, Томск и другие сибирские города. Всю зиму ими торговали только татары в полуподвальных лавках, почти не отапливаемых.