За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - стр. 36

– Вот так этим полякам и надо! – сердито радовался Булгаков, шурша газетами. – Не захотели с нами дружить – получите пакт Молотова – Агитпропа! Плесни мне еще кофейку, душа моя. И скажи, чего это ты каждый день все намываешь, натираешь? Разуверилась, что нам новую квартирку выхлопочут?

– Напротив, маленький, я рассуждаю по закону подлости: чем я больше сил вложу в обихаживание этого жилья, тем скорее нам с небес упадет новое.

И она еще наняла полотера с уборщицей и мальчиком на подмогу, а видя, что благоверный намерен твердо торчать в Москве, все-таки сговорилась с приходящей домработницей.

– Ей-богу, как будто у нас не жалкая квартирешка для писак третьего разряда, а особняк Рябушинского! – ворчал человек, пожизненно измученный квартирным вопросом, ибо давно уж миновали те времена, когда они с Люсей ликовали, обживая нынешнюю кооперативную трехкомнатку.

Елена Сергеевна наконец съездила во МХАТ, вернула тысячу рублей командировочных, документы и 250 рублей за ее билет до Тбилиси. Приехала взбешенная, как Гитлер:

– Недешево нам обошелся день четырнадцатого августа! Ты бы все же побывал в театре, а то на меня там все сегодня смотрели, как на вдову.

– Ну уж нет уж, не дождутся моей смерти! – возмутился Булгаков. И на другой день отчалил в Камергерский, где проходил предосенний сбор труппы. Помимо прочего поговорили и о «Батуме», но до того занудно, что у Михаила Афанасьевича опять разыгралась мигрень, покуда присутствовавший главный дирижер Большого театра Самосуд не рассмешил всех:

– Товарищи, а нельзя ли из этого оперу сделать? Ведь опера должна быть романтической. Что вы смеетесь? Я не понимаю.

– Ой, спасибо тебе, Самуил Абрамович! – обнял его Булгаков. – Дельное предложение. Отчетливо вижу, как Сталин поет царским солдатам: «Не смейте стрелять! Не смейте стрелять! Не сме-э-э-э-йте стрелять!» А еще лучше балет: Сталин на цыпочках вертится вокруг своей оси.

– Фуэте.

– Оно самое.

Вернувшись домой, он сначала со смехом рассказал о милейшем Самуиле Абрамовиче, а потом снова пригорюнился:

– Тяжело, Люсенька! Если бы ты знала, как я раздавлен! Выбит из строя окончательно.

– Даже не знаю, маленький, как мне тебя разуверить, ведь не все так плохо, – прижав его голову к своей груди, горячо заговорила она. – Даже совсем не плохо. Пьесу не ставят, но Виленкин позвонил только что перед твоим приходом – гонорар выплатят полностью. Видишь, как тебя ценят?

– Вот если бы он ценил! – всхлипнул Булгаков.

– Он! Ага. Чтобы, как царь Николай Пушкина, вызвал, а потом сказал: «Сегодня я разговаривал с умнейшим человеком во всей России».

– Что-то вроде этого.

– Да разве царь потом уберег Пушкина? Ни хрена он не уберег его.

– Ну, хотя бы оставшиеся долги все выплатил за него.

– А у нас нет долгов!

– А Сталин бы и не выплатил… – произнес Михаил Афанасьевич и вдруг встрепенулся, прислушался. – А представляешь, он вдруг позвонит и скажет: «Товарищ Булгаков, вы очень огорчены, что не станут ставить вашу пьесу? А давайте мы из нее киносценарий сделаем и фильм снимем, что вы на это скажете?» – «А режиссер кто?» – «Ну, конечно, не Эйзенштейн. Михаил Ромм вас бы устроил?» – «Вполне, товарищ Сталин». – «Киностудия “Мосфильм” вам годится?» – «Хорошая киностудия, Иосиф Виссарионович». – «Ну и договорились. Завтра вам позвонят с киностудии».