За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - стр. 18

– Нет, свечи, только свечи. Как в церкви. Нынче у нас отпевание.

– Мишка! Надоело! – возмутилась она, но вытащила свечи и зажгла их. Сделалось не как в церкви, и то – слава богу.

От ужина он отказался, прилег в спальне и пытался прибегнуть к испытанному способу борьбы с отчаянием – вспоминать какой-нибудь радостный и светлый день своей жизни. На каком бы остановиться сегодня?

В прихожей зазвонил телефон.

– Люсенька, я сплю, приболел.

Она сама поговорила, пришла сообщить:

– Сахновский. Просит завтра прийти во МХАТ для официального разговора.

– Морген, морген, нур нихт хойте, – пробормотал Михаил Афанасьевич. Завтра, завтра, только не сегодня.

Он уже выбрал день, в который уйти из сегодняшней страшной реальности, и постепенно в него погружался. Его обволакивало тепло, и уже мерещилась весна, приближающаяся по городу к устью февраля, и слышался запах волшебных духов…

Напоследок он промурлыкал совсем тихо:

– Туда, туда, где цветут апельсины…

Да, читатель, ты проницателен и, как всегда, угадал! Ничего неожиданного. Он выбрал день их первой встречи с Люсей. Как они вцепились друг в друга взглядами и болтали без умолку, а потом она попросила его завязать ей на рукаве завязочки и магическим образом привязала писателя Булгакова к себе…

Но поется в романсе: «Память – мой злой властелин…» И сей властелин понес задремавшего Михаила Афанасьевича совсем в ином направлении, не к икре и шампанскому, а к кровавым ошметкам, и он уже бормотал:

– Ретрактор… Аккуратнее! Вот здесь острый край… Бугристость большеберцовой… Кетгут!

Какие уж тут апельсины!

– Где ты ходишь? Принимай! – рявкнул он на бедную Тасю.

Покуда она относила одну ногу, он уже успел ампутировать другую, а Татьяна только-только вернулась. Схватила, понесла. Бледная, худая, глаза затравленные. Он лишь мельком глянул на ее усталую походку, а к операционному столу уже несли следующего раненого.

Надеюсь, читатель, ты следишь за тем, какие годы обозначены под названиями глав? Вообще-то мы с тобой всегда в 1939-м, но из него будем постоянно отпрыгивать назад, чтобы увидеть, какую жизнь, полную страданий и разочарований, болезней и невзгод, прожил наш герой, внутри себя терзаясь, но для людей всегда оставаясь бодрым и жизнерадостным, неунывающим и непоколебимым.

Итак. Прибывший в мае 1916 года на фронт неопытный врач Булгаков не слишком хорошо справлялся с огнестрельными и колотыми ранами, но, когда пошел нескончаемый поток раненых и покалеченных, затопивший каменец-подольский госпиталь, он довольно быстро наловчился производить ампутации верхних и нижних конечностей, и его наконец-то стало хвалить начальство. Даже выдали новенький браунинг М-1900. Он такой мечтал купить в филиале Зимина на Крещатике, да 25 рублей жалко, а тут – нате вам бесплатно, да с двумя обоймами, в изящной стальной коробке, плюс сотня патронов и шагреневая кобура. Шутил:

М. А. Булгаков, ученик Александровской гимназии Киева

1908

[Дом-музей К. С. Станиславского]

– Как писал Чехов, если браунинг подарили в начале пьесы, он обязан выстрелить в финале.

А поток раненых с каждым днем все усиливался. В середине июня армия генерала Лечицкого прорвала австро-венгерский фронт и двинулась на Черновцы, за свою неприступность названные вторым Верденом. И вот тогда вовсе стало не продохнуть! Несчастные стонали и выли от боли, лежа повсюду и подолгу дожидаясь своей очереди на операционный стол, а многие так и угасали, не дождавшись. И чтобы таковых было меньше, приходилось работать без продыха, ежедневно, превратив себя в бездушный, но точный механизм, научившийся не слышать стонов и криков, а только действовать, действовать, действовать: