За гранью - стр. 24

Эрик обмакнул ржаную печенинку в чашку с молоком, стоявшую перед ним на полу. Ему нравилось, как теплое влажное печенье без всяких усилий с его стороны само тает во рту. В другом конце комнаты заливисто смеялась мама, и ему захотелось прибавить звук. Но он заранее знал, что тогда она закричит, чтобы он сделал потише, а это еще больше помешает ему смотреть. Поскольку Хопэлонг Кэссиди уже поймал конокрада Бака, который Эрику показался похожим на Юхана Эделя, сегодняшняя серия и так близилась к завершению, и мальчик решил, что лучше спокойно насладиться последними драгоценными минутами.

Но тут открылась дверь, и вошел отец. На нем был темный кожаный фартук, чтобы не запачкать белую рубашку и фланелевые брюки. Эрик никогда раньше не видал его в фартуке и удивился, зачем папе это понадобилось.

– Что ты смотришь? – спросил Бертиль, устраиваясь перед большим горящим камином.

– «Хопэлонг Кэссиди», – торопливо сказал Эрик и снова припал к экрану.

Бертиль взял стоявшую в специальной стойке кочергу и принялся ворошить угли.

– Полагаю, он останется жив.

– Ну конечно да!

– Если тебе заранее известно, чем кончится фильм, то зачем тратить на него время?

Эрик ничего не ответил. Отцовские комментарии раздражали его еще больше, чем мамин хохот, а между тем до конца фильма уже оставались считаные минуты.

– Так зачем же ты его смотришь? – спросил отец, ставя кочергу на место.

– Потому что он интересный, – сказал Эрик, доведенный до отчаяния тем, что его все время отрывают от телевизора.

На экране Хопэлонг Кэссиди запер дверь камеры, а Бак тяжело опустился на тюремную койку.

Бертиль подошел сзади и встал за спиной Эрика:

– Хочешь, пойдем со мной, и я покажу тебе кое-что поинтереснее старого ковбойского фильма.

– Можно я сначала досмотрю до конца?

– Это ты, Бертиль? – раздался из дальнего конца комнаты голос Лены. Она приподнялась в шезлонге, глядя оттуда на отца с сыном.

– Это я, – откликнулся Бертиль.

Он увидел, что она держит в руке телефонную трубку, прижимая ее к груди.

– С кем это ты говоришь, дорогая? – Он кивнул на трубку.

– Что? – спросила она так растерянно, словно забыла, что сидит перед ним с трубкой в руке. – Я… Я с мамой. Говорю с мамой.

– Ну, так передай ей привет от меня.

Она ничего не ответила, но снова опустилась в шезлонг и скрылась из вида.

Бертиль подошел к телевизору и выключил его. Эрик чуть было не выругался, но Бертиль его остановил.

– Пойдем, – сказал он сыну. – Я что-то покажу тебе в подвале.

– В подвале? – заинтересовался Эрик и встал с пола.

Бертиль кивнул:

– Мне кажется, ты дорос.

Эрик удивился и с любопытством посмотрел на отца. До этого дня ходить в подвал ему не разрешалось. Для него это была запретная территория, и дверь туда всегда оставалась на замке. Священное место, куда отец удалялся по вечерам в свободное время, порой засиживаясь там допоздна. Отец называл подвал своими владениями и никогда не рассказывал, что он там делает. Эрик ни разу не слышал, чтобы мать спрашивала, чем отец занимается в подвале, также она никогда не жаловалась, что он проводит там столько времени. Это само по себе уже было странно, потому что обыкновенно она всегда была недовольна отцом, что бы он ни делал.

Стоптанные ступеньки поскрипывали под ногами Эрика, когда они с отцом медленно спускались по крутой лесенке, ведущей в подвал. Он услышал, что отец закрыл дверь за собой на задвижку, и почувствовал, как сильно в груди застучало сердце. Тут было совершенно темно и пахло чем-то непривычным – какой-то химический запах, как от маминых чистящих средств, который смешивался со сладковатым запахом мясной лавки Г. Нильссона Лива – лучшей мясной лавки Стокгольма, в которую они ездили по субботам закупать на неделю продукты. В какой-то момент Эрик оробел и, помедлив, обернулся к отцу, который спускался следом за ним.