За границами легенд - стр. 23
– Братика сбереги, братика сбереги… он у Мстислава служит.
Я замерла, ею любуясь. Милая, русоволосая девочка. В глазах – надежда. В сказки она ещё верит.
Парнишка пятнадцати лет вышел из-за кустов беззвучно. Я напряжённо застыла.
Он подкрался к девчонке, гаденько улыбаясь, цапнул за юбку…
– Пусти! – она отчаянно дёрнулась.
– А никто не услышит! Что захочу, то и сделаю!
Кровь в венах вскипела. Развернула копьё сломанное концом без ножа, да метнула подонку в голову. Вскрикнув, мерзавец упал. Замер беззвучно.
Девочка в ужасе обернулась. Женщину приметив, да со вторым обломком палки, с облегчением вздохнула.
– Давно пристаёт? – проворчала я.
– Три года уже, – опустила потерянно глаза.
Мне терпеть скотов и подлецов надоело уже. Сдёрнула ленту с косы, руки ему связала накрепко. Не очнулся. Девочка робко рукою у ноздрей насильника провела, выдохнула с облегчением.
– Дышит! – нахмурила соболиные бровки, пояснила уныло: – У него папа – староста наш.
– И никто его не бил… – вздохнула. – За тебя?
– Да кто ж его побьёт-то? – губу уныло закусила. – У меня папа с войны вернулся без ноги. Деревянную сам себе придумал, да только немного ходит. Не угонится за этим.
– А братья, дяди…
– А никто больше не вернулся. Мама с горя – как про третьего братика узнала – за Грань перешла. Упала и не встала.
– А братик тот…
– Тсс! – трагичное. – Это мой любимый, из другой деревни. Но он не слышал никогда… он сейчас у Мстислава служит. Четырнадцать ему!
В общем, этому шельмецу уши отодрать и намять бока некому.
– А этот… – покосилась с ненавистью. – Этот гордый. У него отец не ходил на войну. Старостою в том году выбрали.
Идея родилась мгновенно. Раз уж связан этот… нет, надо отойти, за спиною встать, чтобы ничего не видел.
Оглянулась на селение, видимое в просветы между деревьев. Никого вроде не видно. Только коровы в стороне мычат. Маленький такой, сиротливый хор. Да коза где-то блеет, жалобно, напугано. Обижают что ли мелкие мальчишки?
Девочка, глаза ладошками закрыв, отвернулась стыдливо. Я второпях скинула платье целое, подаренное алхимиками, скинула драное, что было под ним. Безрукавку проклятой тёти. Влезла в целое, оправила. На дома и заборы оглянулась. Тихо-тихо. Никто не выходит в Памятную рощу.
Мелкий сраль дышал тихо-тихо, но был живой. В сознание не приходил. Я его стала в женское платье запихивать, драное и грязное. Девочка сначала робко подглядела между пальцев, потом присела рядом, помогать.
– Скажем, злые разбойники напали, да? – спросила тихо-тихо, глазки блестели уже с надеждою. – Они тут иногда ходят. Скотину воруют у нас. У вдовы с Лысегорья всю скотину украли, порезал и украли. Только пятна крови нашли. Она долго рыдала.
Мы запихнули мальчишку в женское платье, к дереву толстому примотали, с извинением ободрав ленты с женских деревьев. Те вроде должны понять-то? Девочка, торопливо проверяя помногу раз, волосы ему, чуть ниже лопаток сходившие, в косы заплела и перевязала травинками. Я землёю нашкрябала на платье, косо и криво, но меня немного Григорий учил: «Хам, срамивший тишину Памятной рощи».
– Напиши ещё: злые разбойники, – девочка зашептала, отойдя.
Ухмыльнувшись, приписала, на щеке ему: «Разбойники».
– А тебя как зовут-то? – бодро спросила спасённая. – Я за тебя посажу чего-нибудь. Тут.