Южный крест - стр. 33
– Это меня не удивляет, они все такие…
Расчесав волосы, Дуняша свернула их на затылке свободным узлом, задумчиво погляделась в зеркало и слегка тронула губы помадой.
– Ярче не буду, – объявила она решительно, – пусть хоть считают голой! Это у меня недавно был случай: принесла рисунки в «Мэппин энд Уэбб», сижу, жду. А пришла я с ненакрашенными губами – ужасно торопилась, забыла. И вдруг одна их служащая приглашает меня в дамскую комнату, подводит к зеркалу и дает rouge21*. «Мадемуазель, – говорит, – вы иностранка, не правда ли? Я вам должна дать совет: здесь у нас женщине неприлично появляться в общественном месте без макийяжа, это все равно, как если бы вы вышли на улицу дезабилье…» Воображаешь? Я покраснела ужасно, готова была провалиться через все этажи, прямо в погреб – или что там у них внизу…
– Вообще-то тебе лучше не краситься, – заметил Полунин.
– Что делать, если так принято. Конечно, у нас во Франции тоже красятся, но больше пожилые, а в моем возрасте…
Дуняша передернула плечиками с видом собственного превосходства, распахнула шкаф и стала швырять вещи в дорожную сумку.
– Астрид! – фыркнула она. – Отвратительное имя. Такое претенциозное, просто гадко.
Полунин улыбнулся.
– Не она же его выбрала, согласись. Кажется, это была какая-то бельгийская королева, вот родители и назвали в ее честь.
– Я же и говорю! Назвать дочь в честь королевы, какой снобизм. Меня, например, мама назвала в честь своей няни. И я очень рада!
– Конечно, – согласился он. – Евдокия красивое имя.
– Вообще-то я Авдотья, – гордо заметила она. – Ну что, кажется, ничего не забыла…
Она подошла к тахте, сняла висевший в изголовье маленький медный с финифтью складень, приложилась к нему, торопливо перекрестившись, и небрежно сунула в сумку.
– Бери сак и ступай, – сказала она, вручая сумку Полунину. – Иди прямо к станции, а на Хураменто свернешь за угол и подождешь меня, я мигом…
Дойдя до угла улицы Хураменто, он поставил сумку на цоколь решетчатой ограды и закурил, приготовившись к терпеливому ожиданию. Дуняша, однако, появилась гораздо раньше, чем можно было предполагать. Глядя, как она идет своей легкой быстрой походкой, одетая с какой-то особой элегантной небрежностью – это резко отличало ее от аргентинок, всегда очень чопорных во всем, касающемся туалета, – Полунин опять подумал, что это, в сущности, едва ли не самая обаятельная женщина из всех, кого он когда-либо знал; и женой она была бы доброй и верной (нельзя же сейчас винить ее за то, что она махнула рукой на своего сгинувшего неведомо куда шалопая); и что при всем этом она продолжает оставаться в чем-то странно чужой, неуловимой, безнадежно отдаленной от него, – прелестное, но способное исчезнуть в любой момент без следа, загадочное существо из иного мира…
Дуняша шла, держа руки в карманах небрежно перетянутого поясом плаща, поглядывая по сторонам и расшвыривая ногами устилающие тротуар сухие листья, – так тоже никогда не станет вести себя на улице аргентинка, вышедшая из школьного возраста…
– Боже, какой день! – воскликнула она, подходя ближе. – Просто плакать хочется. Что может быть лучше осени, вот такой золотой, когда листья всюду, и солнце, и небо синее-синее, – одно такое настоящее бабское лето…
– Бабье, Дуня, а не бабское. Тебя не обижает, что я поправляю?