Ясновидящий - стр. 2
Этот хлёсткий, как пощёчина возглас, заставил Степанова окаменеть. Потому что мгновенно вернул его в тот день, много лет тому назад. Ему тогда было десять лет…
Юрка Степанов, которого ребята в классе и во дворе прозвали Степашкой – больше всего на свете не любил число, когда отец получал зарплату. И, хотя в этот день стол дома ломился от разнообразных вкусностей, а иногда Степашке даже перепадала какая-нибудь приятность в виде денежной купюры – он мечтал, чтобы день зарплаты отца исчез. Просто стёрся из календаря, как будто и не было никогда этой даты.
В этот день мальчик старался гулять на улице подольше. С детства он любил подходить к соседу, дяде Ване – здоровому мужику лет под пятьдесят, который постоянно возился со своим сорок первым москвичом синего цвета. Открыв капот, сосед колдовал над механизмами автомобиля. Завидев Юрку, который с любопытством заглядывал вслед за дядей Ваней внутрь машины, мужчина весело говорил:
–– Здорово, сосед! Что, не торопишься домой? Ладно, у меня никого нет, одинокий, а у тебя вон мамка какая хорошая, да и семья большая.
–– Не тороплюсь. Пока и дома никого нет. Да и с вами интереснее, – стесняясь, отвечал Юра, – а что вы делаете? Машину чините?
–– Да как бы тебе сказать, чтобы уши не завяли, – мужчина чесал затылок, – вроде того. Если можно так выразиться про это корыто.
Дядя Ваня сердито крякал и вновь начинал копаться в механических кишках. Юрий не вдавался, чем конкретно занимается дядя Ваня, знал, только что тот работает на стройке сторожем. Какими-то случайными обрывками долетала до него информация от матери. Но специально не выяснял.
Дядя Ваня видно сам не очень хорошо разбирался в своей машине, потому что однажды из капота даже полыхнуло пламя. Сосед тут же отогнал Юру, быстро потушил огонь и потом долго конфузливо ворошил свою густую шевелюру огромной рукой и смешно вытягивал трубочкой губы.
А Степанов тоскливо поглядывал на окна своей квартиры, в которых загорался свет и тянул до конца, пока не раздавался мамин крик:
–– Юра, домой!
Степанов, обречённо волоча ноги, неохотно поднимался к себе. Потому что в день получки отец приходил домой пьяный. Если в рабочие будни он не употреблял совсем, зная свои недостатки, то в зарплатный – всегда отмечал это дело с мужиками. И тогда всё менялось. Весёлый и общительный в обычное время, в день получки отец становился угрюмым, глаза недобро блестели из-под нависших бровей, желваки играли от едва сдерживаемого гнева.
И, конечно, злость находила причину для выхода наружу. Мать, обычно сдержанная, в этот день была сама нежность и забота, суетилась вокруг пьяного бати, снимала с него обувь, помогала раздеться, спешно уставляла стол вкусностями. Но угодить отцу было нереально.
Обязательно, суп оказывался пересоленным, или холодным, хлеб слишком толсто (или, наоборот, тонко) нарезанным, да и вообще, «почему, ты, Галя, мельтешишь всё время перед глазами?!»
Гнев обязательно выходил наружу, в виде ударов и маминых приглушенных всхлипов, от которых Юрка белел лицом и нервно вздрагивал. Как-то после такого случая, Степанов не смог уснуть. Он всё время боялся, что храпящий в соседней комнате отец проснётся и начнёт снова бить маму. Тем более, такое пару раз случалось.