Ямы мои - стр. 7
Но больше, чем на руки библиотекарши, гляделось в окошко. Там в любое время года воля и простор, там ты и друзья-товарищи сами хозяева своему времени и желаниям. Туда, с какими бы благими намерениями не приходил ты с утра в класс, уже после первого урока начинало тянуть со страшной силой. За окошком были твои Ямы. Исхоженные вдоль и поперёк, но всё равно каждый раз другие. Нынче днём они- прерии, к вечеру- поверхность луны, назавтра- поле боя, морское дно, тайга, или, например, древний Рим… И всё- только для нас. Вообще в некотором возрасте ты уверен, что мир создан исключительно для тебя, и все самые наиважнейшие дела и открытия только и ждут, пока ты немного подрастёшь. Если быть уж совсем честным, то и на шестом десятке нет-нет, да и снова начинаешь подумывать, что ещё не поздно и что просто несолидно и неправильно с точки зрения мироустройства было бы совершать переворот в науке в молодом возрасте, при том, что большинство учёных на портретах куда, как немолоды и бородаты. Интересно, а современные дети так же уверены в своей необходимости и важности собственной персоны для судеб мира, как мы в далёких уже семидесятых?
За некоторое время до описываемых событий отменили серенькую школьную форму, и мы уже ходили в школу кто в чём. Иные старшеклассники ещё и донашивали мышиного цвета костюмы. И купили мне в «Юности», или «Самаре» джинсовую короткую курточку в комплекте с джинсами. Типа- такой костюм, который, вроде, планировали вскоре сделать новой школьной формой. Джинса, конечно, наша, советская, дешёвая и волосатая. Но мне это серо-синее великолепие нравилось и надевал я его с удовольствием. Правда отравляло жизнь, что обзывали блатным. Но вскоре в такую же пару одели ещё несколько школьников. Причём одного- не помню кого, в нашем классе, и «блатным» быть перестал.
Однажды после обеда на прогулке, как всегда, носились, будто угорелые, а после начали бороться. И вся компания друзей из-за улицы Новоурицкой переборолась со мной. Правда, как могли мы тогда бороться? Разве, что по -медвежьи стараясь сломать друг друга, да безбожно и больно наступая на ноги сопернику, толкая при этом в грудь. Когда каждый из нас, уверенный именно в своей победе, гордо направился после прогулки на продлёнку, почуял я сквозняк в районе колена. Ужас! Модная штанина оказалась изнутри разорванной по шву снизу доверху.
Жизнь наша проходила под Лениным и не знаю, что бы мы без него делали. Октябрятская звёздочка с кучерявым блондинчиком в серёдке быстро была снята с груди и перекочевала к колену. Володя Ульянов довольно крепко держал края штанов. Пацаны дали мне ещё одну звёздочку, и середина ляжки перестала смущать наших девчонок. Хотя…скорее- смешить их. Лет-то нам было- хрен, да маленько навсего.
На вопрос Зои Ивановны, кто это сделал, ответить я мог только, что боролся со Славкой Бунеевым, Саней Рытенковым, и Маратом Сабировым. С Маратом даже дважды, или трижды.
–Ну, вот, наверно Марат, когда пинались, и цеплялись, и порвал- от допроса у меня уже слёзы выступили. Если честно, не то, что не знал, с кем боролся, когда порвал, а до окончания прогулки и голой ноги не чувствовал. Сам Марат отчего-то тоже вдруг признал, что это он виноват, хотя, думаю, раз уж я в пылу и азарте прошляпил и треск разрываемых ниток, и осенний холодок на коленке, так он и вообще увидал это безобразие, когда меня закалывали звёздочками.