Йагиня. Тайный Дар - стр. 100
Мне показалось, что даже мелькнувший в ветках над головой хвост белки тоже был серым. Но спустя секунду я и думать забыла о серой белке, потому что в следующий миг произошла встреча намного даже более волнительная, чем то, что произошло только что в замке.
Потому что сначала для меня наступила полная, беспросветная тьма. Я лежала на спине, прижимая к груди ушибленную ногу, но тотчас забыла об ушибе, о боли, о своей обиде и злости на мага.
То, что я поначалу приняла за тьму, оказались распростертые птичьи крылья, которые в следующий миг уже сложились.
Потому что рядом со мной сидел сирин.
Я впервые видела сирина так близко.
Да что там, я впервые рассматривала темную птицу вживую – раньше только на картинках учебников.
Вблизи сирин одновременно восхитил и оттолкнул меня.
Он был прекрасен – крупный, в гладких иссиня-черных перьях. Сирин выделялся на общем сером фоне как выделяется драгоценный черный рубин в любой оправе, будь то, самая что ни на есть платина или благородный иридий.
Если бы не лицо…
Бледное, очень бледное красивое лицо на нежной человеческой шее никак не вязалось с мощными, черными, морщинистыми лапами с огромными, черными когтями. Черные, как смоль, волосы, на самой макушке уложенные в какое-то подобие короны…
Тонкие, удивительной красоты черты лица, безупречная, нежная кожа…
Это лицо можно было бы назвать самым красивым из всех, которые я когда-либо видела, если бы не глаза.
Глаза были нечеловеческие – в разрезе из-под густых ресниц на меня смотрела сама тьма. То есть, это мне поначалу так показалось. На самом деле это были черные глаза птицы, не человека. Без белка, без радужки – ровный, черный цвет.
И сейчас эти черные глаза равнодушно, и как-то отстраненно рассматривали меня. Выражение лица было такое – что пускай хоть Переруг поручится – не поверю, что сирину действительно интересно. Здесь было что-то другое.
- Чтоо же ты, яхоонтоовая мооя, - певуче обратился ко мне сирин, - не смоогла доотерпеть, сумерек доождаться? Я днем не поою.
- Я слышала твое пение вчера ночью, мне хватило, - честно призналась я.
Мне показалось, что если бы сирин мог улыбнуться, он бы улыбнулся.
- Так ты поо душу моою поожалоовала, яхоонтоовая?
- Не нужна мне твоя душа, - устало попыталась объяснить я бывшей Мийке, нынче печальной и равнодушной вестнице тьмы. - Не хочу я твоей смерти.
- Ты не хоочешь, так витязь твоой прекрасный не ооткажется, - равнодушно бросил сирин.
- Витязю прекрасному обломится, - пообещала я, вытаскивая сучки и серые жухлые листья из волос.
- Чтоо же ты, лебедушка, неужтоо мужу будущему перечить вздумаешь? – сирин совершенно по-птичьи наклонил голову.
- Да какой он мне будущий муж! – возмутилась я. - Вон, говорить пускай сначала научится! – и, совершенно забыв о том, кто передо мной сидит, пожаловалась: - Ты думаешь, он предложение мне по любви сделал?! Как бы не так! Поиграет и бросит, а оно мне надо?!
Ой, похоже я что-то не то сказала, вот балда! Ведь с ней, с ним, тьфу, не разбираюсь я в ихней, то есть их, этимологии, похоже, все это и случилось по аналогичной причине. Однако сирин не обиделся.
- Чтоо так? – пропела птица, - Не любишь?
- Он не любит, - ответила я тихо. - Иначе бы сказал.
- Смешная ты, лебедушка, - заявил сирин.
Да уж такая смешная, обхохочешься.