Ядерная весна (сборник) - стр. 21

Я чувствовал себя женихом на свадьбе.

– Хватит, пошли. Я сейчас уже того.

Я шагнул вперед, сделал несколько шагов, с удивлением повернулся к ней:

– У тебя тоже все на месте?

– Не знаю, вроде да, – она потрогала свою голову, прощупала ее руками.

– Кроме одного уха.

И тут я начал падать. Я как будто проваливался сквозь землю. Она сделала испуганное лицо, быстро протянула руки к моей голове и за голову начала поднимать меня.

– Что это со мной?

Она в ответ наклонила меня – у меня не было рук, ног, тела. Ничего, кроме головы. Я стал колобком. Я сказал:

– Блять! А ведь уже тогда чувствовал, что поступок нехороший. Этот драный зайчик. Я был злой, понимаешь, мне казалось, что это будет остроумно. Чертов заяц!

Она бережно держала меня на руках, лицом повернув к своему лицу:

– Ну, ничего страшного. Не все так страшно.

– Ты и такого будешь меня любить?

– Посмотрим.

– Жаль только, мы будем лишены некоторых удовольствий.

– Это точно. Во всяком случае, ты.

– А может, это временно? Может, тело регенерируется, как у червей? А?

– Может, и так.

Соня несла меня на руках в рай. В жизни никто не носил меня на руках, и я подумал, что это все не так уж и плохо. Калеки в вечность, но можно бы было сидеть там, мочиться в штаны и бояться, зато с руками и ногами, с задницей, со всем, что нужно. Бояться и мочиться в штаны.

– Где здесь туалет? Ты подождешь меня? – спросила она.

– Подожду, – ответил я, – конечно, подожду.

Лучшее, что было в моем детстве – прогулки с отцом по Барзасской тайге. Если из наших общих воспоминаний сделать одну историю, начнется она примерно одинаково, но закончится по-разному. Первое – это их ссоры. Папа и мама ругаются на кухне. Мне же всего три года, я сижу в комнате. Сначала просто страшно, я жду. Они говорят тихо, и до меня доносятся лишь мамины гласные и гул папиного голоса, у него низкий голос. Они прибавляют, и растет мой страх. Скоро мама закричит. Это команда для моих слез, тихого плача. Если я слышу, что они борются, кряхтят, мама пытается ударить отца, то подключаю сигнализацию, чтобы спасти его. Мой визг помогает, для них это сигнал – хватит. Ссора затихает.

Мама остается на кухне, ждет, пока папа уйдет из дома. Он заходит в комнату. Берет меня, заплаканного, на руки. Он одевает на меня кофточку, накидывает курточку, помогает обуться. Сам я еще не отошел, не могу собираться, не оправился. Мы с папой выходим из квартиры, я слышу на кухне всхлипы мамы.

Спускаемся по лестнице, выходим из подъезда, проходим двор, мои слезы высыхают. Смотрю по сторонам, отвлекаюсь. Переходим центральную дорогу, Дом культуры, тут я уже устаю идти пешком. Папа берет меня на руки. Я расслабляюсь. Отдохнув, начинаю задавать вопросы:

– А мы сегодня дойдем до реки?

Он закидывает меня к себе на шею:

– Нет, сегодня просто прогуляемся по лесу.

Сразу за Домом культуры высоковольтная линия. Мы проходим под проводами и оказываемся на тропинке, ведущей в настоящий лес. Я спрашиваю, встретим ли мы бурундука или белку. И папа отвечает, что сам не знает. Все зависит от них, а не от нашего желания их встретить. Везение. Я сам знаю, что такое невозможно предсказать, но мне хочется задавать ему вопросы, и я задаю самые нелепые.

– А какая глубина в Барзасе? Шесть метров?

– Думаю, метра два.

– Так мелко, – радуюсь я. – Это значит, ты сможешь достать там до дна?