Я возьму тебя в долг - стр. 35

— Я был с ними... на расстоянии.

Выпиваю залпом виски, наливаю еще. Мне больше нечего ей сказать.

— Нет, не был! — кричит, срывая с головы белоснежную фату и швыряя ее под ноги, позволяя той парить, словно перышко, на пол. Прическа распадается, темные локоны опускаются на плечи. Замираю, впитываю в себя ее облик. Красивая и такая желанная. — Ты отделался лишь легкими ушибами и свалил в столицу, к папочке. Грега нет, Машки нет, Альки больше нет. Ты вообще знаешь, что Лис бухал не просыхая, а тебя, его лучшего друга, не было рядом! Ненавижу тебя!

Хочется заорать, что «знаю», потому что бухал вместе с ним. До потери памяти, до потери сознания. Но вместо это в один прыжок оказываюсь рядом с ней, резко хватаю за горло и впечатываю в стену, прижимая ее хрупкую фигуру своей массивной, чтобы не брыкалась. Ловлю ее ненавидящий взгляд и шепчу:

— Ты права... их больше нет, но, чтобы ты понимала, я, пожалуй, все-таки открою тебе маленькую тайну — вместе с ними могли были уйти и Лика с Матвеем. Мне пришлось вернуться к отцу, чтобы он оплатил им операции. Продать свою душу дьяволу и пахать на него. И, чтобы ты понимала, я ненавижу своего отца больше жизни!

— Пусти, — хрипит, цепляясь ногтями в запястья.

Отпускаю, возвращаюсь к окну, по пути прихватив бутылку с виски. Ну вот я и высказался, только кому от этого стало легче? Ей, когда сорвался, как последний мудак, и причинил боль, или мне, от того, что она все знает? Качаю головой, не до конца веря в происходящее.

Я не понимаю, зачем она делает это сейчас. Зачем она намеренно ворошит прошлое, пытается выставить меня в хреновом свете, если сама ни хрена не знает?

— Концерты. Вы могли оплатить операцию с них… ты мог остаться.

Ни хрена она не знает!

Усмехаюсь и поворачиваюсь к ней. Стоит в свадебном платье в центре гостиной, руками растирает шею. Взгляд опустошенный, просто никакой. Стискиваю челюсти, желая расхерачить тут все. Какая же она наивная! В ее голове просто нет представления, на какие бабки мы тогда встряли.

— Да, могли бы, если бы не отказались от дальнейших выступлений. Неустойка. У нас ничего не осталось.

В пункте, подразумевающем неустойки, мне всегда виделись страшные суммы. И, как показала жизнь, не зря.

— А дома? Квартиры? Машины?

— Все было продано. Да и не так много у нас было своей недвижемости.

Абсолютно все.

— Но…

— Не стоит забывать, что то было турне. Больше десятков концертов и тысячи проданных билетов, — прикрываю глаза, вспоминая тот ажиотаж и кошмар одновременно. — Мы словно предчувствовали и заранее накатали на каждого доверенность на продажу имущества в экстренных ситуациях. Сама знаешь, у Машки та еще интуиция была.

— Ты все продал? — шепчет ошарашенно, на ощупь ища диван, чтобы присесть.

— Мне пришлось.

Снова отворачиваюсь. Не могу видеть ее слезы и боль в глазах.

— Прости.

— Иди спать.

Она уходит.

Я слышу, как она взбегает по лестнице, как цокают каблуки, которые она до сих пор не удосужилась снять, слышу, как яростно хлопает дверь ее комнаты. Устав держать в себе накопившуюся боль, с ревом раненого зверя швыряю бутылку виски, наполовину полную, в кирпичную стену. Осколки разлетаются по темному паркету, несколько падают около ног, символизируя мою жизнь.

На хрена я ввязался в фиктивный брак именно с ней, до сих пор не могу понять. Если бы не ее отец, что так сладко заливал в уши об опасности для любимой внучки, я бы тысячу раз подумал, прежде чем ввязываться в эту авантюру и вешать брачный венец на шею. Придумал бы, как договориться с акционерами, нашел бы, на что надавить.