Я уезжаю! - стр. 23

– Я специализировалась на семиотике, – отвечает она. – Даже не знаю, существует ли еще эта программа дисциплин.

– Никогда о такой не слышала. – Я не упоминаю, что в принципе не знаю, что означает слово «семиотика», а вместо этого говорю: – И кем ты хотела стать, когда вырастешь? То есть…

– Я хотела быть юристом, – деловым тоном произносит она, глядя на меня с грустной кривоватой улыбкой.

Ну конечно. Элис Паркер никогда не хотела быть кем-то иным. Кем-то, кто не носит брючный костюм и черные туфли, щелкающие по линолеуму, и не раздает указания. Неудивительно, что она даже не допускала мысли о совершенно другой для меня карьере.

Мы сидим на ступенях еще несколько минут, а голубь практически у наших ног клюет крошки. Стоит теплый летний день. Легкий ветерок приносит с лестницы смех и крики. Перед нами подобно кукольному набору раскинулся город.

Сейчас должен быть идеальный момент. Я это знаю. Но в голове продолжает кружиться нескончаемая карусель сомнений. Мама что-то от меня скрывает. Поворот. Она с самого начала спланировала эту поездку. Поворот. Бьюсь об заклад, она договорилась с дедушкой. Поворот. Чем сейчас занимаются Лена и Ник? Поворот. Он сказал ей? Поворот. Наверняка сказал. Поворот. Она возненавидит меня. Поворот. Мама что-то скрывает. И так снова и снова по кругу.

Я откашливаюсь и проверяю время на телефоне.

– Полтретьего, – говорю я. – Музей Делакруа закрывается в пять, нам пора выдвигаться.

Еще несколько секунд мама смотрит на город, и мне не ясно, слышала ли она меня. Как только я собираюсь повторить свои слова, она отзывается:

– Еще одно место. Я хочу по-быстрому отвести тебя туда, выпить кофе. Уже к трем мы освободимся, так что у нас останется полно времени!

– Значит, это кофейня?

– Вроде того. Но это… немного другое. Я бывала там много раз, когда училась здесь. Оно на Рю ля Файетт. – Ее взгляд бегает по небу, словно она пытается что-то вспомнить. Даже не знаю, хорошее это воспоминание или плохое. – Называется Le Enrique, – добавляет она. – Погоди, дай посмотрю в телефоне.

Мама уводит меня под тенистый навес, подальше от нескончаемого потока туристов. Она печатает невыносимо долго, у меня так и чешутся руки забрать у нее телефон и сделать все самой. Мне кажется, в магазинах «Эппл» специально обучают родителей пользоваться айфонами таким образом: «На каждое слово тратьте не меньше тридцати секунд. И да, печатая, используйте только один палец, это сведет ваших детей с ума!»

– Не находит, – бормочет она, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. – Может, я забыла название. Le… Honorie?

– Стой, ты не помнишь название? Ну и как мы туда попадем?

– Я помню, где это находится, – говорит мама.

– Надеюсь, не слишком далеко, – нетерпеливо ворчу я. Звучит жестче, чем я того хотела. Но мама, к счастью, избавляет меня от ответа.

– УВЕРЕНА, ОНО ЗДЕСЬ, за этим углом, – говорит мама уже в четвертый раз за двадцать минут.

Солнце садится, прячась за неровными крышами, испестрившими своими зигзагообразными тенями улицы. Моя вера стремительно убывает вместе с ним. Я переживаю, хочу пить, и у меня болят ноги – будь проклята Лена с ее болтовней про неизменно модных парижанок, – потому что мы ходим кругами в каком-то непонятном районе города, а на мне – балетки. И там, где кожа соприкасается с обувью, остаются глубокие красные следы.