Я твой день в октябре - стр. 55
– Чё, Ляксей? – Спросил Михалыч, вытерев рукавом губы после второго стакана. – Матушка твоя верно рассказала, что ты у нас в женихи подался? Приходила она на той неделе, Ольге моей три фартука принесла. Сшила новые, цветастые. А то стрепались старые-то. Вот она чего и принесла на хвосте как сорока. Женится, говорит, сынок мой. Вырос. На знатной особе женится. Роднится сынок, говорит Людка, с о-о-очень большими людями. С самым верховным главнокомандующим над всеми нами, зарайскими доходягами. Во, говорит, как нам всем повезло-то!!!
– Ну, ты гусей-то не гони пока. Мало выпил для того, чтобы заговариваться. -
Лёха глотнул лимонада и откусил от шмата халвы, которой принес полный килограмм. – Мать не могла спороть такую хрень, что нам повезло безумно, не могла она дурь ляпнуть, что будущий тесть – главнокомандующий. Ты ж, Михалыч, умный. Знаешь, что главный у нас – Бахтин Алексей Миронович.
А тесть мой будущий – Альтов. Слышал про такого?
– Не, его не знаю, – дядя Миша налил сто пятьдесят. – но он тоже туз?
– Туз, – Строго сказал Лёха. – Бубновый. Второй после Бахтина в области. Но женюсь я на его дочке. Не на нём же, бляха.
– Ну, это-то мы понимаем. Ты ж мужик. Да и он не пидор, ясное дело. Только они тебя, Ляксей, засосут в своё болото. На нашей стороне простая верная правда и сама жизнь в её натуре. А на их стороне – власть. А власть большая, Лёха, она будет покрепче правды и повыше жизни. Обязательно властью своей и затянет он тебя в ихнюю кодлу. Будешь учиться приказывать и над людями простыми летать орлом гордым.
Клевать нас будешь в темечко. Как полноценный исполнитель власти. И пропал тогда для старика Михалыча хороший человек и мужик натуральный Алексей, сын Кольки Маловича.
– Блин, ну вы придурки!!! – обозлился Лёха. – Ты уже пятый, кто такую хрень порет. Шурик – первый! Так нагрел, что ещё дымится спина моя нежная. Ну, ещё четверо – сосунки. Студенты, да один дружок мой. Жук. Ты его знаешь. Но ты-то, Михалыч, дед! У тебя два ордена, пять медалей и мозгов как у профессора – тонна! А такую дурь плетёшь. Я негнущийся, ты знаешь. И живу по своим законам. Которые лично ты, Шурик, дядя Вася, отец мой и ещё в детстве два бывших вора в законе, два Ивана, мне вдолбили вот сюда. В голову и в душу. И ты в натуре веришь, что меня можно купить, должностями обклеить? Приказать служить Ленину, Марксу, Брежневу и КПСС? Соблазнить возможностью поплёвывать с высот должностных на всех простых людей? Ну, о чем с тобой говорить, Михалыч? Друг, бляха!
Алексей Малович сгрёб мешки, скатал их в рулон и пошел со двора.
– На свадьбу-то позови! – крикнул в спину Михалыч.
– Позову, – крикнул Лёха, не оборачиваясь.
Он вышел за ворота, сел на скамейку, закурил и тихо обматерил дядю Мишу.
Хотя тут же ощутил то, чего не чувствовал раньше. Что-то случилось. С ним самим, с некоторыми знакомыми и близкими, с жизнью своей, отлаженной как механизм перемен времён года. Что-то ещё не произошло, но уже случилось. И это чувство было таким же пугающим, как неясное, размытое и неосязаемое время далёкой ещё, но неизбежной старости и смерти.
К Альтовым спешить было рано. Домой сбегал, мешки отнёс и вернулся обратно, в свой старый край. Куда-то надо было себя деть, чтобы не оставаться одному. Вот это ощущение, явившееся как враг неожиданный, коварно напавший без объявления войны, это жутковатое чувство невидимой и непроходимой злой силы, преградившей Лёхину гладкую широкую дорогу к счастью – оно и случилось. Причем на ровном месте и в доброе время, когда уже не календарь, а обыкновенные часы отщелкивают короткий срок, оставшийся до желанной долгожданной свадьбы.