Я рожден(а) для этого - стр. 8

Крики на улице уже не напоминают шум прибоя – теперь это скорее пронзительный скрежет гигантских механизмов. «Хаммер» останавливается, и я чувствую, что меня слегка мутит. Не знаю, почему сегодня настолько тяжелее. Я всегда нервничаю, но обычно держу себя в руках.

Уверен, как только мы окажемся на сцене, я приду в норму. И буду наслаждаться, как советовала Сесили.

Я пробегаюсь пальцами по ключицам, нахожу крохотный крестик, который болтается на шее, и прошу Бога послать мне немного спокойствия. Надеюсь, Он услышит.

Сегодня я в черном – в группе это мой цвет. Узкие брюки длиной до щиколоток, ботинки-челси, которые уже натерли мне ноги, широкий джинсовый пиджак и рубашка, воротник которой пытается меня задушить. И маленький значок с флагом трансгендеров – я всегда прикалываю его, когда выхожу в свет.

Роуэн отстегивает ремень, ласково хлопает меня по щеке, щиплет Листера за нос и командует:

– На выход, господа.

К девочкам нам не привыкать. Они всегда здесь, ждут нас. Честное слово, я не против. Не понимаю, правда, почему они сходят по нам с ума, но я их тоже в каком-то смысле люблю. Как люблю смотреть в инстаграме видео со щенками.

Мы вылезаем из машины; какая-то женщина кидается приводить в порядок наши прически и макияж, другая быстро чистит роликом мой пиджак. Мне нравится, как они вечно возникают из ниоткуда. Мужчины в джинсах с большими камерами. Лысые телохранители в черном. И у всех эти чертовы бейджики.

Роуэн натягивает серьезное выражение лица. Умереть можно. Этакая смесь надменности, недовольства и затаенных чувств. Перед камерами он не улыбается.

Зато Листер улыбается за троих – он всегда хорошо получается на фото. И явно не страдает от синдрома стервозного лица, скорее наоборот.

От криков можно оглохнуть. В основном все вопят: «Листер! Листер!» Он поворачивается, вскинув руку в знак приветствия, и я тоже отваживаюсь поглядеть по сторонам.

Девочки. Наши девочки. Виснут на проволочной ограде, размахивают телефонами, грозят затоптать друг друга и визжат от счастья.

Я тоже поднимаю руку, приветствуя их, и крики набирают громкость. Вот так мы и общаемся.

Взрослые, чья обязанность – сопровождать «Ковчег» везде и всюду, подталкивают нас в нужную сторону. Телохранители, гримеры, женщины с рациями… Листер вырвался чуть вперед, Роуэн идет за ним, а я болтаюсь в хвосте и неожиданно понимаю, что жду этой церемонии сильнее, чем какой-либо. В Великобритании нам уже случалось бывать на подобных, но в Америке эта для нас первая и потому – особенная. Это наш первый шаг на пути в американскую музыкальную индустрию, первый шаг к мировому успеху – и к тому, чтобы остаться в истории.

Подумать только: мы проделали весь этот путь, от старого гаража где-то в Кенте – до красной ковровой дорожки в Голливуде.

Я поднимаю лицо к калифорнийскому солнцу и ловлю себя на том, что снова улыбаюсь.

Фотографии – это очень важно, сами понимаете. Словно в мире недостаточно наших фото в хорошем качестве. Сесили как-то пыталась мне объяснить. Им нужны свежие снимки, сказала она. Последние фотографии моей новой прически – мне недавно выбрили виски. Фото костюма, в который одет Роуэн, – журналам мод тоже нужна пища для обсуждений. Нужны свежие фотографии Листера. Потому что они продаются.

Мы позируем для прессы. Под вспышками камер мне иногда кажется, что, кроме нас троих, тут никого нет, хотя мы постоянно окружены людьми. Взрослые суетятся рядом заботливыми пчелами, аккуратно подталкивают нас в нужное место, а потом шмыгают прочь, чтобы не испортить кадр. Я встречаюсь взглядом с Листером, и он одними губами произносит: «Ща обосрусь от счастья», – прежде чем повернуться к камерам и одарить зрителей ослепительной улыбкой.