Я однажды приду… Часть I - стр. 12
Подумав, я решила отказаться – буду худеть.
На удивление гараж оказался довольно близко. Мы просто через две комнаты спустились по лестнице в подвал. А может быть, тут было несколько гаражей. Ведь говорил же Глеб о каких-то направлениях движения Анне. Хотя удивительно, такая красивая женщина и вдруг – охрана и оружие.
Это была не машина, а небольшой броневик с сильно тонированными стёклами, даже какими-то зеркальными. По крайней мере, я увидела своё отражение в стекле очень чётко. Глеб открыл передо мной дверь рядом с водителем, а сам сел за руль.
И это называется – посмотрим вечерний Неаполь? Машина двигалась с невероятной скоростью, притормаживая и лишь изредка останавливаясь перед светофорами. По телевизору я бы хоть дома увидела.
Машина въехала в подземный гараж какого-то здания, почти не сбавляя скорости. Долго крутились по крутому серпантину и всё вниз. Скоро будем в аду? Глеб на ходу достал какой-то пульт, нажал на кнопку, и неожиданно появившаяся перед нами стена уехала в сторону. Всё, приехали.
Навстречу нам вышел совершенно седой мужчина с внешностью старого мудрого еврея и глазами, полными вселенской тоски по несбыточному, и – о, ужас – в белом халате.
– Здравствуй, Самуил. Это Катерина.
– Здравствуй, Глеб. Привет, Катенька.
Самуил взял мои руки обеими ладонями и внимательно посмотрел в глаза, ослепительно улыбнулся и сказал фразу, от которой у меня всегда поднималось давление в любой клинике:
– Давай мы посмотрим, где у тебя болит.
Сопротивляться было бесполезно, и я безропотно пошла за ним. Куда делся Глеб, я не заметила – его просто не стало.
Несколько часов спустя совершенно измотанная, я сидела за столиком в маленькой, уставленной всякими зелёными насаждениями комнатке и пила ароматный чай из огромной, похожей на советский ширпотреб, кружки. Сигареты я забыла взять с собой и ужасно страдала от их отсутствия. Хотя здесь, наверное, нельзя курить.
Открылась дверь и в комнату вошёл Глеб, заполнив собой всё пространство. В руках у него была пачка сигарет.
– Ты забыла.
Затягиваясь сигаретой и высматривая пепельницу, я уточнила:
– А здесь можно курить?
Он подал мне какое-то блюдце и сказал:
– Тебя Самуил простит.
– А почему только меня?
– Ты только из России. Он многолетний эмигрант с жуткой ностальгией.
Больше ничего сказать он не успел, потому что вошёл Самуил. Он на ходу жевал бутерброд с колбасой и сыром, что очень меня обрадовало.
– Катенька, не слушай его. Моя ностальгия его совершенно не касается. Он болтается по всему миру и понятия не имеет, что такое Ностальгия.
Самуил так и сказал – с заглавной буквы. Что-то их связывало, что-то очень глубокое, что-то такое, отчего лёд в глазах Глеба несколько бледнел.
– Итак, девочка моя…
У меня просто глаза полезли на лоб, я была почти одного возраста с ним, по крайней мере, мне так показалось.
– … мне нужно две недели, я поставлю тебя на ноги и сделаю тебе голливудскую улыбку. Такая красавица как ты должна смело улыбаться жизни. Будешь приезжать каждое утро и уезжать поздно вечером. Я бы оставил тебя здесь на эти две недели, но, думаю, некоторые будут сильно против.
– Против. Когда меня не будет в городе, приезжать будет Олег. Только он.
– Хорошо. Я жду вас завтра утром. Пока, красавица. Глеб, позвони мне позже.
Подниматься по серпантину вверх было как-то спокойнее. А потом был ночной Неаполь. Я представить себе не могла, что Глеб выберет такие романтические места. Из машины мы так ни разу и не вышли. Он ставил машину таким образом, что я переставала дышать от восхищения. Чтобы показать мне эти виды, надо было их найти, а значит искать в соответствующем состоянии души. Небо, звёзды, море, вулкан, удивительным образом подсвеченные здания с определенного ракурса образовывали такую картину, от которой в душе у меня начинал таять кусок льда и растекаться слезами из глаз. Я не стеснялась своих слёз – не всё ли равно, что обо мне думает этот хозяин моей жизни и смерти. И даже была благодарна ему, потому что в своей прошлой жизни я бы этого никогда не увидела. За всю поездку Глеб не сказал ни слова, просто останавливал машину и смотрел на меня. А потом было море.