Я исповедуюсь за тебя, мама. Пограничное расстройство личности в истории и лицах - стр. 17

И если мне было понятно, чем руководствовался педофил, и я даже на него не злилась, то чем руководствовалась мать, я не понимала. Почему она позволила этому быть? Почему сошлась с таким человеком? Почему?

Снова и снова эти «почему» разрывали голову, а ответа не было! Я могла бы спросить у мамы, но наперед знала, что это бесполезно. Тема ее личных отношений всегда была табуирована, поэтому оставалось лишь догадываться, как ее угораздило найти такого мужчину? Чем он ее привлек? Своими упоительными речами о ее красоте? Речами о любви? Но ведь она и в любовь-то никогда не верила, грубо отрицая ее существование. Она усмехалась над теми, кто говорил о любви.

Что тогда было причиной? Я понимала, что это еще один шанс спросить ее об этом. Быть может, сейчас, на пороге смерти она прольет свет на эту тайну:

– Как ты могла жить с Шаманом, он же был полный придурок?

– Я с ним и не жила, он приходил в гости. У него же была другая семья.

– Но ты же родила от него ребенка.

О, это любимая мамина тема, как она в поисках лучшей крови для нас, подбирала себе мужчин разных национальностей, чтобы мы, так сказать, рождались с высоким иммунитетом. Именно это я и услышала в очередной раз, хотя вопрос мой был о другом:

– Я хотела разбавить кровь!

– Татарином! – подытожила я, понимая, что разговор снова уходит не туда. Мне сложно было вытащить из нее нужную информацию, но я была благодарна за то, что она рассказала, как встала на мою защиту и прогнала Шамана. Пусть, это было меньшим из того, в чем я нуждалась в тот момент, но она сделала хотя бы это.

Раз уж я вспомнила Шамана с его странной кличкой, то не мешало бы остановиться на кличках нашей семьи. Они были у всех, или почти у всех. Мне сейчас было сложно вспомнить клички двух старших братьев, но остальных трех и сестры я помнила хорошо. Странно было то, что у меня, в отличие от остальных, этих кличек было несколько. Все они менялись с возрастом, а последняя осталась и по сей день – Ася.

Но проблема была не в том, как именно меня и других называли, а в том, зачем это нужно было? Почему она не пользовалась нашими именами, которые сама нам когда-то и дала? Это я и готова была выяснить дальше.

– Ты никогда не называла меня по имени, почему?

– Я называла тебя Асей.

– Но я не Ася!

– Ася! Ася!

– Мам, у меня собственное имя есть!

– А раньше я называла тебя Асусенной, – она снова ушла от ответа.

Мне порой казалось, что я общалась с сумасшедшей, которая не понимает сути разговора и говорит о том, что первое всплывает в ее голове, не важно, относится ли это к теме или нет. Но мама не была сумасшедшей, она просто таким образом пыталась избежать болезненных для нее вопросов.

– Хорошо, но почему Ася? Зачем ты тогда назвала меня по-другому?

– Я вообще хотела назвать тебя Любой, но мама моя настояла на другом.

И снова странно. Если она хотела Любу, то почему я в итоге стала Асей?

С сестрой, к примеру, было все понятно. Ее звали Няней, потому что она была старшая и на ней весела забота о нас, младших и ненужных матери детях. Пока та зарабатывала на «вас накормить», Няня нянчила нас.

– А вот Мея, почему Мея?

– Андрея – Мея, – улыбнувшись, ответила мама. Ее забавляли наши клички, и она совершенно не понимала того, что ими вытворяла.

Не понимала, что имя для ребенка и человека в целом, это самое приятное слово, с которым он идет рука об руку по жизни. И если ребенка любили, ласково называли, он будет любить свое имя. А если к его имени относились с пренебрежением, грубо называли или, как меня, не называли по имени, то и слово это станет, как проклятье. Именно так у меня и случилось. Я возненавидела свое имя настолько, что при первой возможности избавилась от него, переписав в документах. Но до тех пор, пока мне приходилось им называться, я испытывала дикий дискомфорт, произнося его вслух. Мне казалось, что проще умереть, чем сказать, как меня зовут.